— Поговорили? — спросил Сергей Павлович, размешивая сахарный песок в чае. Ложечка равномерно звякала, несмотря на то что в душе у майора бушевала буря. Аи да Раскатова! Аи да ангел Дашенька!

— Поговорили. — Мария Александровна кивнула. — Борис признался, что сначала Дашенька все пыталась его соблазнить. Крутилась рядом, глазки строила, к себе на квартиру приглашала. И Николай Васильевич за ней тоже это замечал. Скользкая девушка. А ведь это Борис ее в офис устроил! Друг детства его попросил. Сказал: пожалей девчонку. А она такой дрянью оказалась! Связалась с Евгенией Львовной и стала Борису таблетки подменять. Они в его рабочем столе лежали. Он все жаловался, что пузырек в кармане пиджака заметно. Стеснялся. Как приходил на работу, так таблетки перекладывал в ящик стола, а секретарша все время в его кабинете крутилась. Довели бы в итоге парня. Я до сих пор успокоиться не могу: такая беда мимо прошла! Мария Александровна быстро перекрестилась, потом взяла в руки золотой крестик, висевший на шее на цепочке; и поцеловала его. Замолчала надолго. Майор через некоторое время спросил:

— А почему Николай Васильевич в милицию не заявил?

— Вину за собой чувствовал. Жену‑то он бросил. А вообще… Не знаю. Чужая душа — потемки.

— Это вы ему посоветовали? — догадался Сергей Павлович. — Простить?

— Чего ж друг друга в тюрьмы‑то сажать? За терпение Господь вознаграждает. А тех, кто ничего у него не просит, отмечает особо. Я всю жизнь жила, не роптала, Николай Васильевич в итоге ко мне и вернулся. Значит, правильно это. Теперь об одном только прошу: ничего мне больше не надо, сохранил бы Господь то, что есть. Николай Васильевич поговорил со своей бывшей женой, она, верно, и раскаялась. С тех пор оставила нас в покое.

— И никаких козней больше не строила?

— Нет. Живем тихо. Николай Васильевич делает большие деньги, а я терплю. Жду. Когда‑нибудь закончится все, уедем мы в маленький домик, что он для нас с Борисом построил. Не в тот, что сейчас строят. Ни к чему эти хоромы. И будем мы с Николаем Васильевичем счастливы.

— Что ж, спасибо вам, Мария Александровна. Я узнал все, что хотел. И даже больше того.

Майор Волнистый стал засовывать фотографию, где были Раскатова и Дашенька, обратно в карман. Потом вынул оттуда всю пачку и на всякий случай показал Марии Александровне фотографию убитой.

— А вот эта девушка вам случайно не знакома? Та всплеснула руками.

— Жалость‑то какая! Надо же! Не убереглась!

— Так вы и ее знаете? — удивился новому сюрпризу Сергей Павлович.

— Да, знаю.

— Как ее зовут?

— Николай Васильевич называл ее как‑то странно. Не по‑русски. Нэтти.

— Нэтти, значит. И давно они были знакомы?

— Нет. Эта девушка появилась у нас в доме летом. Раза два приходила. Николай Васильевич очень хорошо о ней отзывался.

— О чем они говорили?

— Я к гостям‑то не выхожу. Принесу в кабинет что полагается и к себе, на кухню. Дела у них какие‑то были.

— Откуда вы знаете, что дела?

— Однажды, когда я поднос с кофе занесла, они смотрели вместе какие‑то бумаги. Но спросить у Николая Васильевича я постеснялась. Он мне о делах не говорит. Когда она ушла, сказал только, что горбатого могила исправит.

— Кого он имел в виду, как вы думаете?

— Я думаю, что Евгению Львовну. Кого ж еще? Вроде бы Нэтти у нее работала.

— А как бы мне с вашим мужем поговорить, Мария Александровна?

— Он уехал. За границу. Вернется на днях. Может быть, даже сегодня вечером. Я‑то в аэропорт не езжу, машину не вожу. Его шофер встречает, а я уж дома все в готовности держу.

— Я оставлю вам свой телефон, Мария Александровна. Вы расскажите Николаю Васильевичу о том, что Нэтти убита. Если он захочет мне что‑то сообщить, пусть срочно позвонит, — сказал майор Волнистый.

Мария Александровна кивнула: хорошо, сделаю.

Он вышел из дома, все еще находясь под впечатлением ее рассказа. Как закрутилось, а? Ему ничего не оставалось, как ехать на квартиру Раскатовой. Дело к вечеру, кто‑нибудь из них дома. Она либо горничная. Хорошо бы застать врасплох…

…Ему пришлось долго звонить в дверь. Уходить Сергей Павлович не собирался: он явственно услышал в квартире топоток. И тогда просто положил палец на кнопку и вдавил…

Наконец из‑за двери испуганно спросили:

— Кто там?

Узнав голосок горничной, Сергей Павлович строго сказал:

— Откройте, Даша, это милиция.

Она замолчала, не отходя от двери, но и не собираясь открывать. Волнистый нажал:

— Я не уйду, пока не задам интересующие меня вопросы. Сейчас я вызову слесаря, понятых, взломаю дверь и отведу тебя в ближайшее отделение милиции. В наручниках, — слегка припугнул он.

Дверь тут же распахнулась. Видимо, Дашенька хорошо знала, что такое милиция, и боялась ее как огня. Сергей Павлович вошел и оторопел. На Дашеньке было роскошное вечернее платье — из алого бархата, с обилием блесток и стразов. В разрезе — длинные ноги, из корсажа выглядывала соблазнительная грудь. Волосы горничная уложила в пышную прическу, на ее лице переливался всеми цветами радуги вечерний макияж.

— Куда‑то собралась? — удивился Сергей Павлович.

Вместе ответа Дашенька резко развернулась и ринулась в спальню. Волнистый схватил ее за руку. — Куда?!

— Пустите! Я переодеться хочу! Пустите! — стала вырываться она.

Майор заглянул через Дашенькино плечо. На кровати валялись вперемешку вечерние туалеты, шляпки, чулки, шарфики… Приторно пахло духами. Сергею Павловичу многое стало понятно.

— И часто ты так? Дефи… дефилируешь в отсутствие хозяйки?

Горничная не выдержала и разрыдалась. Но щекам потекла тушь…

…Дашенька никогда не думала, что закончит горничной у Раскатовой и будет прикована к ней накрепко, цепями. Не разорвешь. А начиналось все так же, как и у остальных: маленький городок, грезы о столице, о браке с богатым москвичом, о бриллиантах, сногсшибательных нарядах, модных курортах — и, как итог мечтаний, побег из родительского дома со всеми наличными деньгами и сумкой, набитой дешевыми тряпками. На поиски счастья. Каждый день в Москву за этим же приезжают толпы провинциалов. Огромный город манит соблазнами, и кажется, что только тебя и ждет. Первое впечатление ошеломляет: яркие огни, сияющие витрины, широкие проспекты, нарядно одетые люди. Но как же оно обманчиво! Да, витрина хороша, но попробуй что‑нибудь с нее возьми! Разве что разбить и совершить кражу.

Родственники считали, что Дашеньке повезло. Она снимала теперь комнатку, чтобы сохранить за собой определенную свободу. Чтобы не слушать днями и ночами брюзжание Евгении Львовны и хоть изредка отдыхать от ее капризов. И чтобы было куда привести принца, когда тот вдруг появится на горизонте и до Дашеньки снизойдет.