— Я не пойду. Я пещер боюсь, уж не говоря про всяких там Олусов, — заявила Уля.

Коля сказал, что уже нашел свое сокровище и остальные ему без надобности.

Серега сказал, что он бы полюбопытствовал, но в отеле закончилось мясо, а сидеть на тушенке и консервах он не намерен и выдвигается завтра на охоту.

Ромка же заявил, проникновенно глядя немцу в глаза:

— Фрицушка, я бы с вами всей душой, тем более что обожаю страховать симпатичных фрау в горах и пещерах, но нельзя отпускать Сергея одного. Вдруг он встретится с родней ранее безвременно почившего кабанчика и те возжелают отомстить. Так что решено — на охоту!

Я вообще ничего отвечать не стала, а сделала вид, что погружена в чтение попавшей под руку немецкой книжки, которая принадлежала Эльме.

Фриц оглядел нас с плохо скрываемым раздражением и непониманием и спросил:

— А господин Марк не смочь водить их трех смотреть Олус?

Администратор задумался, что-то подсчитывая в уме:

— Нецелесообразно по затратам. Вот если бы на экскурсию пошло хотя бы пять человек…

Фриц махнул рукой:

— Полный пустяк. Я платить за пять человьек, но хотеть смотреть пещер в праздник Хэллоуина.

На это Марк одобрительно кивнул и сказал, что по рукам, выход сразу после завтрака. И довольный немец в составе своей женской свиты удалился в номер отдыхать.

— Маркуша, да ты алчный коммерсант! — хохотнул Ромка.

— Будет им праздник, — сказал Сергей, подошел и перевернул книгу, которую, оказывается, я держала вверх ногами.

* * *

Готовились мы на славу. Достали и приладили на место качели. Проверили веревки, крепежи и сцепки, блоки и муфты. Все работало как часы. На улице начали сгущаться ранние осенние сумерки, значит, скоро прибудут наши дорогие туристы. Ульяна скрепила нитками белые простыни, и получилось что-то наподобие широкого мушкетерского плаща, только в разы больше. Под общее веселье лицо мне выбелили зубной пастой, поверх которой золой вокруг глаз навели тени-провалы. Ромка внимательно меня оглядел и авторитетно сообщил, что «жуть как хорошо». Все любовались моим зловещим видом. Тут Ульяна с криком:

— Еще вот что! — умчалась к себе в комнату и принесла красную помаду.

— Переусердствовать не будем, — сказал Серега и несколькими штрихами нарисовал кровяной подтек по виску.

— Кла-асс! — восхищенно протянул Ромка. — Да ты художник!

Но тут закричал сидящий у окна и вглядывающийся в лес Коля:

— Атас! Идут!

Все засуетились, разбегаясь по своим местам. Я метнулась к балке второго этажа, по которой предстояло пройти и улечься на качели. Кто-то ободряюще хлопнул меня по плечу. Ульяна выключила электрические светильники и зажгла несколько свечей, расставленных по полу. Стало таинственно и мрачновато. В гостиной потрескивал камин. Все замерли в ожидании, сдерживая в себе бурлящее возбуждение от предстоящего веселья. Я зажала себе рот ладонью, чтоб не прыснуть со смеху раньше времени. Мне было видно, как в готовности замерли парни и как в азарте светятся у них глаза. Входная дверь грохнула, жалобно звякнув колокольчиком, на пороге появился ворчащий Фриц и семенящие за ним молчаливые родственницы. Снизу доносилось, как он недоволен дорогой и тем, что не встретили ни одного Олуса и даже мало-мальского духа. Марк что-то говорил в оправдание бедных Олусов и при этом предусмотрительно приотстал.

Я уставилась на парней. Серега поднял руку и повоенному начал загибать пальцы: два, один, пошел!

И, на секунду зависнув, преодолев точку невозврата в начале движения, с щекоткой в животе и вырвавшимся криком восторга, хлопая пологами ткани, я рванула навстречу шагающей группе. Они, заметив движение сверху, замерли, в оцепенении глядя на стремительно несущееся на них нечто. Мой крик растворился в полном ужаса крике остолбеневших немцев. А я была в почти свободном падении, когда интуитивно почувствовала, что на нужном этапе рывка вверх не последовало, и поняла, что, видимо, что-то пошло не так и сейчас будет неминуемое столкновение. Все это пролетело за долю секунды, а в следующий миг я увидела себя, вылетающую из тьмы, в расширенных от ужаса зрачках бедного Фрица.

Перед ним было привидение! Нет, не размалеванное зубной пастой и раскрашенное мое лицо. А лицо настоящего привидения — струящееся, летящее и жутко хохочущее довольным оскалом.

Я налетела на немца и проскользнула в него. Провалилась через его глаза, ощутив вибрацию тела в непрекращающемся крике. И в точке этого соприкосновения с действительностью, за эту длинную секунду, я увидела и осознала все! Словно упали декорации, раскрыв для меня подлинную окружающую реальность. Она изменилась. И я замерла, в удивлении окунувшись в тот день вывода из Чечни.

Наяву увидела нашу колонну. Первый взрыв, разодравший пузо БТР. Вот наша с Кингом машина пошла юзом. Разгорающаяся перестрелка. Взрывы гранат. В следующий момент я кидаюсь к Климу и выдергиваю из разгрузки жгут. Вот взрыв, накрывший горящим железом Кинга. Я стреляю и убиваю гранатометчика, который пытается скрыться. Вот дрожащими руками пытаюсь перевязать Клима, но он умирает. А мгновением раньше умираю я! Мощная снайперская пуля калибра 7,62 легко пробивает мою голову и на излете, по прямой траектории, добивает моего друга. Я падаю, привалившись ему на грудь, словно хочу услышать стук его сердца. Подхожу к самой себе и заглядываю в остекленевшие глаза, в них отражается лишь догорающий «Урал». Из раскрытой розочкой раны медленно стекает струйка крови. И тут же слышу крик:

— Лайка-а-а!

К нам, не пригибаясь, бежит моя подруга Ирина. Мы познакомились и подружились в Чечне, хоть она и намного старше меня. Ирина — медсестра у войсковиков, с которыми мы простояли рядом всю командировку. Она не знает, что бежать ко мне уже нет смысла, просто увидела, как рванула большая грузовая машина, в которую при погрузке села я.

— Куда! Стой! Убьют! — орет ей вслед молодой паренек-контрактник, которому она очень нравилась, по поводу чего я неоднократно подшучивала. Она лишь отмахивалась — да ладно, в сыновья годится. Он точно так же, не прикрываясь, пытается ее догнать. Вот так, вместе, на бегу их срезает пулеметная очередь.

Увиденный день командировки растворяется, сменяемый новыми лицами и событиями. Я вижу, как задрожали руки у Марьяна, когда он услышал о нападении на нашу колонну. Как, обрывая телефоны, пытался узнать, что произошло, что со мной. И как побелело его лицо, когда услышал страшную правду. А ночью, пьяный, дозвонился до Васьки и рассказал все, что случилось. Буга заплакал. Не сразу. Выслушал, закаменев лицом, медленно положил трубку и прижался лбом к холодному стеклу. На улице было темно. Вдалеке, подсвеченные фонарями, стояли старые металлические гаражи, по которым мы в детстве лихо скакали, изображая из себя героев из фильма «Неуловимые мстители». Однажды Буга не удержался и упал, крепко рассадив ногу об острый край крыши. Сидел, в ужасе глядя на обильно сочащуюся кровь, а мы с Марьяном примчались с охапками листьев подорожника. Я слюнявила их и приклеивала к ране. Тогда Васька спросил: