— Ну пошли, выпьем глоток сливовицы, которую готовит моя тетя Аньес, вы тут же в себя придете. И потом — к врачу!

— Я хотел бы пойти домой, — отказался Виктор.

— Ну, я мальчика-посыльного позову, он посмотрит за лавкой, а я вас провожу.

— Нет-нет, мсье Барнье, моя супруга… Она будет волноваться… Давайте, это останется между нами, договорились?

— Понимаю, это мужское дело… Но в любом случае нужно подать заявление в полицию, район стал совсем бандитским, проходу нет! От Сант-Уэна до Сан-Лазара это отродье шарится, как у себя дома!

— Непременно схожу в полицию, мсье Барнье.

Виктор обернул носовой платок вокруг ладони. Он был обеспокоен и одновременно чувствовал облегчение. Это неожиданное нападение могло быть предлогом, чтобы оправдать позднее возвращение домой.

Виктор бесшумно зашел в квартиру. Таша читала, сидя, скрестив ноги, на кресле. Он подумал, что любит ее больше всего на свете и что опять придется ей соврать.

Она подняла голову, и улыбка сползла с ее лица.

— Виктор! Что с тобой стряслось? Ты такой бледный! Bojemoï, твоя рука! У тебя кровь!

— Я упал, когда заходил во двор, не видно было ни зги.

«Лишь бы булочник помалкивал!» — подумал он при этом.

— Куртка порвана. И на горле, смотри, царапины…

— Я ударился о фонтан. Мне нужно что-нибудь выпить.

Ей тоже было от чего тревожиться. Она с отвращением вспоминала мерзкие домогательства Бони де Пон-Жубера. А если его жена Валентина расскажет про эту попытку изнасилования? Если Виктор узнает… Она промыла его рану, он шутил, балагурил, как всегда, но она заметила в его голосе какой-то странный отзвук, которого не было прежде, но не поняла, с чем это связано. Она достаточно хорошо знала мужа: долго держать что-то в тайне он не способен. Рано или поздно она все выяснит.

Она наложила ему повязку и решила, что не стоит больше тревожиться.

— А теперь, милый, что тебе угодно? Давай я что-нибудь тебе принесу.

— Принеси мне свою страсть, да заверни в ночную рубашку с кружавчиками, да лучше попрозрачней.

Ей удалось засмеяться, и она принялась расстегивать на нем одежду.

Вторник, 7 ноября

Порой ход жизни может зависеть от последовательности совершенно ничтожных событий. Если бы этим утром консьерж дома 28 на бульваре Бурдон, который болел в течение целой недели, не почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы открыть дверь своей привратницкой курьеру, который принес почту… Если бы Кларисса Лостанж не встала ни свет ни заря, чтобы перебрать свои сокровища, расставленные в витрине, и не обнаружила бы отсутствие скромной глиняной статуэтки… Если бы она не обвинила в краже новую служанку и тотчас же ее не уволила… Если бы не было этой последовательности событий, то некоторое время карающая рука судьбы не трогала бы Эзеба Турвиля.

Он проснулся с приятным ощущением, что как следует выспался, что последнее время случалось не часто, и притом сон ему снился какой-то волнительный, с элементами эротики, причем он был главным героем, но вот только черт избранницы и деталей приключения он не запомнил. Но тут он услышал крики сестры и плач девушки-служанки. Его блаженство тотчас испарилось, он нехотя оделся и отправился на место казни, как скот на бойню.

— Вы уволены, моя милая! Я сейчас скажу консьержу, у вас есть четверть часа, чтобы он поднялся и вынес ваш чемодан!

— Погоди, Кларисса, может быть, сперва вынесешь ей предупреждение?

«Это уже рекорд, — хихикнул он про себя, — она и дня не продержалась!»

— Предупреждение? Воровке? Да ты бредишь! А, ну я понимаю, мсье же у нас агитатор, он хочет изменить мир, как будто мир и так не изменяется непрерывно!

— А что она стащила-то? — спросил он, бросив взгляд на рыженькую пухлую девчонку, сотрясающуюся в рыданиях!

— Мою фарфоровую пастушку с посохом!

— Это не я, мадам, могу на распятии вам поклясться!

— Несчастная, не произносите этого слова всуе, будете прокляты во веки веков! Покиньте мой кров и радуйтесь, что я не обратилась в полицию.

Эзеб кашлянул. Нет, невозможно признаться ей, что пастушка с посохом мирно покоится в кармане его пиджака в клетку и он намерен ее на днях продать, поскольку накануне решил, что не стоит идти на улицу Алигр.

Лишившись единственного защитника, служанка запихнула свой утлый скарб в чемодан, и буквально пятнадцать минут спустя консьерж вынес его на плече на улицу. Он приготовился было последовать за девушкой, как вдруг вспомнил о письме.

— Ох, мсье Турвиль, я забыл отдать его мадам Лостанж, а она задержалась внизу с мадам Вержуа, как не рассказать о всех напастях, так-то я бы только в полдень отправил его вам с курьером, потому же вы сами понимаете, этот проклятущий ишиас[50], по этажам не очень-то побегаешь, но раз такая оказия приключилась…

Вот так и получилось, что Эзеб Турвиль получил письмо, приглашающее его на свидание, которое изменило весь ход его жизни.

Он прочитал послание и перечитал его еще и еще. Вот он счастливчик! По сути, все это результат его хищения, из-за которого прогнали бонну. Если бы консьерж проваландался до полудня, Кларисса распечатала бы братцев конверт, и тогда, как мило написал господин Лафонтен, «прощайте, курочка, и свинка, и коровка»! Какой очаровательный текст письма, и так мило, что время и место такие необычные, в этом точно что-то есть…

Эзеб Турвиль застегнул свой пиджак и надел на голову шляпу дынькой. Куда сестра задевала его перчатки? Ну что делать, обойдется без них.

Он выудил ключи из китайской вазы, положил их в карман и воинственно прошагал к двери, которую в этот момент с другой стороны потянула сестра. Она разинула рот и сурово воззрилась на него, готовясь к атаке.

— И ты осмеливаешься бросить меня в такой ситуации! Я требую, чтобы ты остался, твоя роль состоит в том, чтобы поддержать меня и помочь мне в расследовании преступления этой соплячки так, как подобает брату!

— Моя роль? Я достаточно был на вторых ролях! Хочется быть звездой. Я здесь задыхаюсь, мне не хватает кислорода, я тут сдохну на твоем паркете, харкая кровью! И кто будет это убирать? Ты, дорогая, потому что рабов у тебя уже не будет!

— Эзеб! Да ты с ума сошел!

— Отвали, или я тебя пристукну!

— Ты мне угрожаешь, а между тем мы с тобой одной крови!

— Ты хочешь, чтобы я проверил это с помощью ланцета? А на паркете опять пятна останутся?

— Неблагодарный брат!

— Сестра Анна, я вернусь лишь на заре.