Нора нагнулась, чтобы разуться. Сбросив сандалии на мореное дерево, касается выреза блузки. Кроме нас, на крыше никого нет, и мне рисуется картина, как мы сидим с ней на патио и пьем игристое вино. Мы возмужали и повзрослели, нас уже не обременяют заботы молодости.

Пронзительный автомобильный гудок возвращает меня к реальности. Наверное, я никогда не пойму тех водителей, которые в остервенении жмут на клаксон. Ну, пошумишь ты, а толку‑то? Сразу пробка рассеется? Жаль, что у меня нет машины. С колесами ты свободен как ветер.

– Мой ход, – говорит Нора, вновь водрузив ноги на столик. – Для чего ты сюда пришел? Что вас с Дакотой так сильно связывает? И последнее… – Она постукивает по подбородку миндалевидным ноготком. – Если бы я приехала знакомиться с твоей родней (допустим, мы бы друг друга не знали), как бы ты меня им представил?

Договорив, Нора устремляет мечтательный взгляд на линию горизонта. Отсюда и вправду открывается чудесный вид.

– Я пришел, чтобы получше тебя узнать. Мне казалось, что если я встречусь с твоей сестрой и ее мужем, то мы станем ближе.

Я умолкаю, колеблясь, и тут мне приходит в голову, что нельзя больше пропускать вопросы. Мы перешли эту грань, надо двигаться дальше.

Дакота … С чего же начать?

– Ну, во‑первых, у нее никого больше нет, она одна в целом мире. Поэтому, какие бы кульбиты она ни выделывала и как бы ни складывались наши отношения, я всегда буду рядом. Тебе, наверное, трудно понять. – Я придвигаюсь ближе и кладу на столик ноги в каком‑то футе от Нориных ног. – Она для меня как родная, ее нельзя разом взять и вычеркнуть из жизни.

– Вычеркнуть из жизни? – Нора насупилась.

– Ну да, бросить и позабыть. А что касается третьего вопроса… – Я взглянул ей в глаза и расплылся в улыбке. Пусть знает, что этот вопрос я не отклоню. – Если бы вы не были знакомы, то я сказал бы: «Мама, Кен, Хардин, вот дама моего сердца».

Засмеявшись, Нора прикладывает к губам пальчик. Посасывает его, и я теряюсь в догадках: то ли она делает это машинально, то ли пытается меня обезоружить.

Ну уж нет, только не в мою смену. Отвожу взгляд от ее волнующих губ и притворяюсь, будто не замечаю манящего жеста.

– «Дама сердца»? – прозвенел в осеннем воздухе чистый голос. Ветер немного утих и уже не швыряет в лицо волосы. Темные пряди разложены по плечам, их острые кончики начали завиваться. Протянув руку, я касаюсь шелковых локонов, и Нора внимательно всматривается в мое лицо.

– Да. Думаю, это самый подходящий эпитет для женщины, обладающей массой достоинств. – Я заправляю ей за спину прядь волос и легонько поглаживаю по лопатке.

– И что же это за достоинства? – Ее грудь вздымается и опускается с каждым произнесенным словом.

Тихо хмыкнув, я продолжаю ласкать ее кожу. Она – как котенок, которому хочется, чтобы его целый день гладили и почесывали. Кажется, я превращаюсь в кошатника. Бр‑р‑р. Кошек рвет комочками шерсти, и иногда они гадят в доме. Не знаю, сумел бы я с этим смириться. Благо пока что у меня лишь одна кошечка, Нора.

– Ну, например, вот это. – Я подношу руку к ее глазам. – И это. – Касаюсь нежных губ. Пальцы медленно сползают к груди, и я бережно обвожу сосок. – И это. – Я прикладываю ладонь к ее сердцу и чувствую, как оно бьется. – А это – самое любимое.

Внезапно Нора осыпает меня поцелуями. Щеки, губы, подбородок, глаза – все, что придется. Мое робкое «ой» тает в облаке поцелуев. Она вся в моих объятиях, такая нежная, такая теплая. Ее обуяла какая‑то нереальная страсть.

– А еще ты училась в колледже.

Она чмокает меня в лоб и смеется. Мне приходится открыть глаза, чтобы удостовериться, что это не сон. И все же какое‑то смутное опасение подтачивает меня, словно червь, толкает в изнуренное сердце и шепчет: самое худшее впереди. Я мысленно перебираю все сцены, когда мы были вдвоем, и они ясно встают перед глазами, однако стоит сосредоточить взгляд на чем‑то одном, как оно ускользает. Все, что связано с ней, – преходяще. Что с нами не так?

– А еще? – Теперь она елозит у меня на коленях.

Подхватив Нору под ноги, приподнимаю, чтобы она меня не касалась.

– Не спеши. Мы не закончили игру. – Подавшись вперед, зарываюсь лицом в ее груди. – А ведь ты меня почти отвлекла.

Покусываю ее за грудь, она взвизгивает и слезает с моих коленей.

– Хорошо, хорошо, поняла, – бормочет Нора, переводя дух. Ее кожа тускло мерцает в свете городских огней. Я и не подозревал, что в Манхэттене так здорово видно луну. Все же Бруклин и центр – это большая разница.

– Чей теперь ход? – Нора отодвигается к дальнему краю дивана и, усевшись по‑турецки, поворачивается ко мне лицом.

Ну, если не помнит, то…

– Мой.

– Врун! – с улыбкой восклицает она. Я пожимаю плечами, изображая невинное недоумение. – Как ты думаешь, мы можем быть вместе? Как считаешь, мы с тобой ненормальные, что всем этим занимаемся? – Она словно прочерчивает пальцем линию между нами. – Какой у тебя самый существенный недостаток?

Самый существенный недостаток? Быть вместе? Ненормальные?

А правда, мы ненормальные?

Я не позволяю и тени сомнений закрасться в этот божественный миг.

– Ну, мы же вместе, – отвечаю я.

Отведя взгляд, Нора прячет улыбку.

– Самый существенный недостаток – это то, что я чересчур всех жалею. – Мне нелегко признавать за собой недостатки, но я хочу быть с ней честен. – Она мельком поднимает взгляд и тут же отводит. – Ну да, мы с тобой ненормальные.

– А ненормальные по‑хорошему или по‑плохому?

У каждого из нас есть повод считать другого чуточку как бы того…

Чокнутым ?

Озабоченным ?

Я не знаю, как квалифицировать наше с ней поведение. Мы просто хотим узнать друг о друге побольше. Как‑то я шел за Норой от работы до города, который находится в часе езды, я выуживал информацию в Фейсбуке, и она знала, кто я такой, прежде чем разбудить во мне чувства. Мы оба нарыскались вдоволь, и, может, как раз поэтому так хорошо друг друга понимаем?

– А какая разница? Итог‑то один.

Она вздохнула и задумалась.

– Да, итог один.

Мы продолжаем игру. Вопросы нейтральные, без переходов на личности, такие можно спокойно и другу задать.

Какое у тебя любимое время года ? У нее лето, у меня зима.

Снег или дождь? Я выбираю снег, она – дождь. Как‑то раз, рассказывает Нора, когда ей исполнилось тринадцать, никто из гостей не пришел. Тогда сестра отвела ее на крышу виллы, и они танцевали под дождем. Родители были в ярости – девчонки промокли насквозь и залили водой начищенные полы. Стейси взяла вину на себя: мол, побежала за выскочившей на крышу кошкой.