несколько часов огромный лайнер с многотысячным населением столкнется с ледяной горой и утонет, оставив после себя гигантские заголовки в газетах и всемирный шок обывателей, которым до этого столько времени вешали на уши лапшу о «непотопляемости».

И сделать с этим ничего нельзя. Нет, конечно, можно попытаться изменить историю — предупредить рулевого, попытаться достучаться до капитана. Только зачем? Неизвестно еще, как все обернется, если «Титаник» целехоньким прибудет в порт, а по сходням спустятся пассажиры, даже не подозревающие о том, что они все мертвы. 

Я ломал над этим голову вторые сутки и никак не мог прийти к какому-то решению. А времени оставалось все меньше.

В бар ввалился Вар, бросая хмурые взгляды на корзину у себя в руках. Посмотрев на меня, он пожал плечами и скорчил выразительную рожу, изобразив свободной рукой длинный хобот. «Мануанус, — понял я, — снова наш постоялец что-то натворил». Впрочем, повар не выглядел особенно озабоченным. Он отнес корзину в заднюю комнату, потом вышел и присоединился ко мне за барной стойкой, мимоходом поприветствовав нескольких завсегдатаев, уже успевших облюбовать пару столиков.

— Зачем тебе корзина? — поинтересовался я. Варфоломей недовольно поморщился.

— Для отвода глаз. Я ходил к радистам, — честно ответил он. — Пытался их убедить, что нужно связаться с ближайшими судами и быть постоянно на связи. Эта путаница с непонятным сигналом бедствия здорово подгадила в ночь крушения.

— И что сказали радисты? — невольно заинтересовался я.

— Старший радист, — мрачно поправил меня мой компаньон, — некий Филипс. Упертый тип, ни в какую не соглашался меня выслушать. Пришлось даже побоксировать с ним…

У меня глаза на лоб полезли.

— Слушай, — я почесал затылок, — этот самый Филипс вроде как погибнет вместе с «Титаником».

— Да и черт с ним, — Вар был явно зол. — Я намекнул ему, что вместо того, чтобы пачками передавать в эфир всякую чушь от пассажиров, нужно прислушиваться к тому, что сообщают другие радисты. Об айсбергах, например, о ледовых полях. Парень меня послал подальше. Я подбил ему глаз. Правда, у него чисто английский характер: начальству он не настучит, дрались мы честно. Только никакого толку в этом нет. 

— Верно. И мы оба это понимаем… Ладно, смешаю-ка я лучше пару коктейлей вон для тех джентльменов. 

Я улыбался через силу, колол лед, разговаривал о каких-то пустяках, а сам вглядывался в лица пассажиров, которые вереницей проходили передо мной. Обычные лица, ничего в них нет странного, никакой печати обреченности. Люди плывут на лайнере и свято уверены в том, что через несколько дней он доставит их в Америку. Ну, кого-то доставит, это верно.

Даже Мануанус, который пробрался под барную стойку, был непривычно тих и весь как-то съежился. Я поставил перед ним стаканчик «Кровавой Мэри», и монстр захлюпал коктейлем. На часах время близилось к вечеру. Скоро посетителей поубавится, потом большая часть пассажиров отойдет ко сну…

Кто-то громко вскрикнул, зазвенело разбитое стекло. Я вздрогнул и огляделся. Высокий мужчина с черными густыми усами и шрамом на щеке схватил девушку, которая вошла в бар в сопровождении своего спутника, и заслонился ею, выставив вперед револьвер. Я ни черта не понимал. Девушка, которая, похоже, пребывала в полуобморочном состоянии, еле держалась на ногах.

— Черта с два ты меня арестуешь, Джек Митчелл! — злобно прошипел черноусый, щелкнув курком револьвера. — Я этой девке башку разнесу, не успеешь и пикнуть!

— Марчелло, тебе некуда бежать, — я перевел взгляд на другого. Щеголеватый, гладко выбритый мужчина средних лет, в безукоризненно сидящем на нем сюртуке, тряхнул наручниками, зажатыми в кулаке. — сам подумай. Тебя разыскивают по обеим сторонам океана. Далеко собрался?

— Туда, где ищейкам Пинкертона до меня точно не добраться! — прохрипел усатый. Он ткнул девушку дулом револьвера в висок. Бедняжка закатила глаза и мешком повисла в руках бандита — в том, что это бандит, я уже не сомневался, пинкертоновцы кем попало не интересуются.

— Отпусти я тебя сейчас — куда подашься, Марчелло? — поинтересовался сыщик из агентства Пинкертона. — Мы посреди океана. Что, шлюпку тебе прикажешь подать?

— Прикажу — и подашь! — оскалился черноусый. — Только мы сделаем лучше. Сейчас я возьму эту сучку…

— Негодяй! — заорал юноша, который, похоже, привел свою спутницу в бар на пару коктейлей. — Отпусти…

Больше он сказать ничего не успел. Марчелло, не глядя, выстрелил в его сторону. Промазал, но удачно: попал прямо в лоб ни в чем не повинному соседу юноши, да еще навылет — кровью забрызгало нескольких человек, которые стояли сзади. Толпа ахнула, и наступила зябкая тишина.

— Понял теперь, что мне плевать на все? — рыкнул Марчелло, снова ткнув стволом револьвера в висок девушке. — Слушай сюда, легавый…

Я посмотрел под стойку. Мануанус Инферналис невозмутимо допивал «Кровавую Мэри, засунув хобот в опустевший стакан. Потом монстр покосился на меня, и я увидел тлеющие в его зрачках багровые искорки. Я вздохнул и кивнул. В этот момент пинкертоновец выхватил пистолет. И все замерло. Ощущение было такое, словно кто-то распахнул дверь огромного морозильника. В углах помещения по дубовым панелям побежали, ветвясь, тонкие прожилки инея, и дерево захрустело, будто на сильном морозе.

— Что происходит? — спросил Вар, который только сейчас высунулся из задней комнаты и с недоумением смотрел на все, что творится вокруг.

— Предотвращаем преступление, — я пожал плечами. Мануанус одним прыжком выбрался из-под стойки и, хищно горбясь, заскочил на столик рядом с неподвижно застывшими фигурами, покрытыми инеем. Джек Митчелл почти успел поднять свой пистолет. Девушка безжизненно висела в руках бандита. Марчелло, оскалив зубы, нажал на спуск револьвера. Застывшая сцена напоминала какую-то скульптурную группу из музея восковых фигур.

Инферналис запрыгнул на плечо девушке, оказавшись прямо перед лицом итальянца (хотя, может быть, этот Марчелло был сицилийцем, кто его знает?), покрытым густой щетиной. Принюхался. Потом широко разинул пасть, усеянную шильями зубов, концентрическими рядами уходящих куда-то в глотку. И откусил Марчелло лицо вместе с половиной черепа. Прожевал, хрустя костями, довольно рыкнул и проглотил. Сунул костистый палец в пасть, достал оттуда глаз на длинном стебле нерва, рассмотрел и засунул обратно. Собрался уходить, но подумал, и откусил ладонь с зажатым в ней револьвером. Потом радостно рыгнул и пропищал:

— Крёвь! Вкусь!

— Да твою же мать… — пробормотал обалдевший от такого зрелища Вар. Мануанус подтвердил:

— Мать! — и неуловимым движением оказался под