— Когда мне приехать?

— Моя коллега сказала вам в прошлый раз, что у нас произошел небольшой инцидент в «Урбан-Грейндж». С одной из наших подопечных произошел несчастный случай, мы думали, что потеряем ее. Но благодаря нашим чудесным врачам она поправится.

— Так когда же мне приехать?

— Давайте на следующей неделе. В любой день. Например, днем, ближе к чаепитию.

Таблетки, которые выписал врач, хотя бы дали ей возможность поспать. Полноценным сном это назвать было нельзя, но по крайней мере это были восемь часов бессознательного состояния. Проблема Розмари, помимо прочего, заключалась в том, что с момента ее первой брачной ночи она почти никогда не спала одна. Трижды Алан ночевал у своей матери, когда умер его отец. Еще было несколько дней, когда после родов Розмари ночевала в больнице. Теперь ей казалось, что она уже никогда не сможет нормально заснуть без таблеток. И хотя препараты оказывали эффект, она просыпалась и тянулась к Алану, — к тому месту, где обычно спал Алан, — потом понимала, что его нет, что он бросил ее и что теперь она одна…

Дети и внуки отнеслись к ней очень по-доброму и с пониманием. Все целиком и полностью были на ее стороне. Каждый думал, что с ней обошлись несправедливо, а Оуэн и мужья дочерей заявили, что Алан, должно быть, совсем потерял рассудок. Что это начало болезни Альцгеймера. Она уже начинала уставать от этого слова. А та женщина… Дафни или как ее там зовут… Она, должно быть, просто обольстила Алана, когда он пребывал в каком-то замешательстве, неспособный понять внезапную потерю памяти.

Оуэн отправился к ним с Дафни, решительно настроенный заставить отца снова упаковать вещи и вернуться с ним вместе домой. Но вместо этого принял от старика стакан вина и… вежливо отказался остаться на ужин. Розмари он сказал, что эта парочка слишком упорна, что отец не поддался на уговоры. Фенелла решила, что с ней-то уж им придется считаться. Она отчитала Алана и Дафни за бабушкины страдания и сказала им то, что они уже и так знали: что Фрея беременна. Отсутствие Алана, по словам Фенеллы, лишит Розмари всей радости, которую она могла бы почувствовать при рождении нового правнука. Алан решил не давать повода для продолжения этого спектакля.

— О, лучше уходи, Фенелла. Свою партию ты сыграла исправно, а теперь, как бы там ни было, это уже не твое дело.

— Разве? — спросила его Дафни, когда та уехала.

— Конечно! Возможно, это касается моих детей, но внуки-то тут при чем? Нет, им тут распоряжаться нечего.

Фенелла по дороге заглянула к Фрее.

— Я виделась с дедушкой. Забавно, конечно, для его возраста, но он как-то возмужал. Знаешь, раньше он не мог толком постоять за себя. Он ведь терпеть не мог Каллума и Сибиллу. Я, конечно, не психолог, но он никогда не говорил об этом, просто терпел, и все. А теперь не стал бы. Он стал сильнее. Должно быть, благодаря ей, этой Дафни. Бабушке я, конечно же, ничего не скажу… Она может не так меня понять, а если и поймет, то тяжело воспримет.

— Ты говорила ему о ребенке?

— Да говорила, Фрея, но не могу сказать, чтобы это как-то подействовало. Мне кажется, он пропустил это мимо ушей.

— Это точно болезнь Альцгеймера, — заключила Фрея.

«Неплохо было бы, — сказала Джудит, — если бы Розмари приехала сюда и погостила пару недель. Или дольше, если ей так захочется. Ей нельзя оставаться одной». Но Розмари отказалась. Она сказала, что должна оставаться в квартире на Трэпс-хилл — на тот случай, если вдруг вернется Алан.

С тех пор как он ушел, она совсем забросила шитье. Ничего не готовила, за исключением разве что яичницы, да подогревала еду в микроволновке.

Долгие пешие прогулки, которые они совершали вместе, остались в прошлом. Она прекратила свои еженедельные посещения парикмахера и бросила бридж-клуб. Раньше она бы наверняка не забыла написать письмо с соболезнованиями Морин Бэчелор, но не теперь. Письмо так и не было написано, и в Кэрисбрук-хаус она так и не выбралась. Розмари продолжала сидеть дома, чувствуя себя очень несчастной. Алан иногда звонил, главным образом для того, чтобы спросить, все ли с ней в порядке, не нуждается ли она в чем-нибудь, нужны ли ей деньги. Он, казалось, понимал, что ей требовалась помощь, поскольку за всю жизнь ей ни разу не приходилось оплачивать счета и заполнять всякие бланки и квитанции. Она отвечала, что обо всем позаботятся Оуэн или Джудит, после чего начинала плакать.

— Но нельзя же так, — сказала ей как-то Джудит. — Ты заболеешь.

— Если я заболею, то, возможно, умру, а это было бы лучше всего.

— Ну, знаешь! — воскликнула дочь, которую иногда тянуло к высокопарным речам. — Я все же думаю, что тебе не мешало бы съездить туда самой и увидеться с ним. Поговорить, наконец. Я могу поехать с тобой, если захочешь. Адрес я знаю. Мы могли бы пообедать с Фреей и прогуляться вместе на Гамильтон-террас…

— Не делайте из меня посмешище, — отмахнулась Розмари, немного встряхнувшись. — Давай еще устроим вечеринку, отпразднуем и еще пригласим соседей. Это моя жизнь, Джудит. Это моя жизнь, и твой отец разрушил ее.

— Ну, так пойдем?

— Хорошо, пойдем, почему бы нет? Хуже точно не будет. Худшее уже произошло…

В отличие от дочери и брата Джудит заранее объявила о планируемом визите. Она написала отцу письмо, которое прибыло в субботу утром вместе с рекламными буклетами, уведомлениями из Вестминстера, каталогами посылочной торговли и письмами из благотворительных фондов с просьбами об очередных пожертвованиях. Когда принесли почту, Алан и Дафни сидели в кровати, поедая завтрак, который Алан только что подготовил и принес наверх. После мюсли они перешли к яичнице с беконом, и в этот момент в дверь позвонили. Алан надел халат и спустился вниз. Это оказался почтальон — с посылкой от подруги Дафни по случаю ее дня рождения. Но вместе с посылкой он также передал и письмо. Узнав на конверте почерк своей дочери, Алан хотел пока не вскрывать его, однако прекрасно понимал, что рано или поздно это все равно придется сделать. Он забрал конверт и поднялся наверх, где остывала его яичница. Дафни взяла у него посылку и открыла ее.

— Слушай, довольно симпатичный шарф. Не правда ли? Алан, что-то случилось? У тебя взгляд человека, который вот-вот сообщит дурные вести.

— Дело в том, что Розмари хочет приехать сюда в следующий вторник или в среду. К нам. Ее привезет Джудит.

Навестив Фрею — когда стало известно о беременности, она стала заезжать к дочери чаще — Джудит доехала до конца улицы и повернула на Гамильтон-террас. Если бы кто-нибудь вышел из дома или просто выглянул из окна, то не узнал бы ее автомобиль. Отец мог, конечно, знать марку машины и цвет, но серебристый был самым популярным оттенком для «Тойоты-Приус», а таких машин было тысячи. Хороший дом, подумала Джудит, наверное, стоит целое состояние. Ее матери пришло в голову, что Алан, возможно, бросил ее потому, что Дафни очень богата… Возможно, он предпочел жить здесь, а не в пригороде? Джудит отбросила эту мысль, хотя, конечно, было бы приятно жить в таком дворце, с крытым подъездом к переднему крыльцу, с великолепным садом, лужайками и клумбами, усеянными фуксиями.