– Прости, ты свадьбу здесь утром не видел? – спросил он хозяина, почти не рассчитывая на удачу.

Тщедушный парень лет девятнадцати с редкой рыжеватой щетиной кивнул и ответил внезапным басом:

– Ага. Брачевались тут одни. Недолго.

– Голубей выпускали, – в тон ему ответил Макар. – Зеленых.

– Ну! Придурки! Лучше бы невесту покрасили.

– А тех, которые в ювелирный салон заходили, ты не видел?

Трое, сказал парень, их было трое. Нырнули в салон, наверное, за подарком невесте. Очень торопились, это было видно, и он подумал, что с кольцом вышла какая-то накладка, и жених решил исправить положение на ходу.

– Ювелирка рано открывается. Повезло им.

– Повезло… – пробормотал Илюшин. – Можешь описать этих парней?

Но кроме темных спортивных костюмов и одинаковых шапочек владелец собаки ничего не запомнил.

– А, слушай! – он тронул Илюшина за рукав, когда тот уже собирался уходить. – Чуть не забыл! Еще кроссовки у одного были характерные такие. Светящиеся.

– В смысле – светящиеся?

– Ну, подошва светится. Не знаешь что ли? У меня такие, с Алиэкспресса заказал и не нарадуюсь. В них ночью прикольно ходить, они мерцают. И водителям тебя издалека видно. Был бы у меня сын-подросток, купил бы ему не задумываясь. И пусть бегает в наушниках где угодно! Сейчас же знаешь дети какие? Воткнут затычки в уши и идут как сурикаты на убой, ничего не слышат, ни на что не реагируют… В темноте их не разглядеть. А если у всех ноги в огоньках, их за километр видно. Не, серьезно – можно закон протолкнуть! Чтобы все обязательно в кроссовках. И зарядки поставить на всех остановках! – парень вдохновенно описал рукой дугу. – Батарейки сели? Десять минут на зарядку – и дальше почебурахал. Надо эту идею продать кому-нибудь из политиков. Прикинь, какую они на ней карьеру могут сделать! За них же весь престарелый электорат проголосует!

Илюшин, почти пропустивший мимо ушей всю альтернативную предвыборную программу, на престарелом электорате встрепенулся.

– Престарелый? Это какой?

– Ну, родители подростков, – объяснил парень. – Сорокалетние и около того.

«Счастье, что Серега тебя не слышит».

Макар обернулся на «Афродиту» и прикинул на глаз расстояние.

– Ты отсюда смог разглядеть модель?

– Чего там рассматривать! Говорю тебе, светятся. Некоторые только ночью включают подсветку, а у этого, значит, с утра.

Макар записал слова парня, посоветовал позвонить в полицию и вернулся в салон.

– Боря, послушай меня! Не отворачивайся от меня, Борис!

Курчатов с раздражением посмотрел на мать. Эта прическа… Рубашка, по последней моде выглядящая так, словно снята с мужчины на три размера крупнее… Лакированные туфли цвета перезревшей вишни… Запах сандала!

В том, как фанатично Альфия следила за собой, было что-то отталкивающее. Борис долго не мог понять, что вызывает его смутный гнев, пока однажды не осознал: то упорство, с которым она сопротивляется возрасту. Все ее походы к парикмахеру, в салоны красоты, за новой одеждой есть не что иное, как попытка опровергнуть очевидное: она старая и скоро умрет. Восемьдесят пять – хороший возраст. Почему бы матери не перестать притворяться, что она все еще в расцвете лет?

Носи она застиранный халат и дырявые носки, ему было бы легче терпеть ее.

– Послушай же меня!

– Ну что, мама, что?

Альфия ухватила его под локоть, приподнялась на цыпочки и зашептала, оглядываясь, точно их могут подслушать:

– Твой сын! Твой сын!

– Что – мой сын? Мама, я тороплюсь!

– Твой сын и эта сучка!

– Не смей так говорить о моей жене, – автоматически сказал Борис.

– Они обманут тебя! – Альфия потрясла сморщенным пальцем, при взгляде на который он вспомнил, что в корзинке на кухне есть сушеные финики. – Они сбегут, может быть, даже убьют нас с тобой! Ты видел, как они смотрят друг на друга? Говорю тебе, бестолочь: они влюблены! Может быть, даже уже предались греху!

– Предались греху? – Борис против воли засмеялся. Мать иногда бывала ошеломительно груба, а временами принималась выражаться до смешного высокопарно – это он тоже списывал на возраст. – Слушай, что ты несешь? Они друг друга не переносят.

– Ошибаешься! Тебя не бывает дома! Но я-то все вижу… – Она хитро подмигнула, и Бориса передернуло. – Ножи пропадают! Где серебро? Где вилочки? Они готовятся заколоть тебя!

– Вилочками?

– Ножами! К тебе придут ночью и перережут горло. Что со мной станет, когда тебя убьют?

Альфия ссутулилась и захныкала.

– Ну, все, все. – Он заставил себя обнять старуху и подтолкнул ее к лестнице. – Ступай наверх, мам. Все будет хорошо. Никто меня не убьет. И про Василия не говори ерунды…

– Я тебя предупредила!

– Хорошо-хорошо. Слушай… – он на секунду задержал ее руку в своей. – Может, если ты так беспокоишься за мою жизнь, все-таки продадим диадему? Отметим юбилей и избавимся…

Он не успел договорить. Альфия яростно выдернула у него ладонь и торопливо поковыляла вверх.

Борис ухмыльнулся ей вслед. Он давно смирился с мыслью, что цацку не удастся продать. Зато после смерти матери корона достанется ему.

– Отпечатков нет, записей с камер нет, Верман с Дворкиным ничего не видели, охранник никого не запомнил. Марка машины и та под вопросом: кто говорит «Хюндай», кто – старый «БМВ». Как их вообще можно перепутать?

Сергей в сердцах бросил на стол блокнот. Четыре часа на осмотр места происшествия и опрос свидетелей – и все, что им известно, это модель кроссовок одного из грабителей.

Илюшин стоял возле того самого окна, из которого Дворкин наблюдал свадьбу, и был странно молчалив. Сергей сделал паузу – нарочно, чтобы Илюшин начал возражать, а он бы стал с ним спорить и незаметно втянулся в обсуждение уже всерьез.

Испытанная стратегия. Они всегда так поступали. Не сговариваясь, одновременно выходили на сцену из-за кулис. Макару всегда удавалась роль батарейки, а Сергею исключительно шло амплуа ворчуна и брюзги, недовольного каждым новым делом. Спектакль этот служил не только катализатором, запускавшим процесс расследования. Он был ритуалом, предваряющим начало серьезного дела, подковой, что трешь на счастье и удачу. Как актеры перед спектаклем сплевывают через левое плечо, так Бабкин должен был высказать свое недовольство и требовать, чтобы они отказались от расследования, потому что оно обречено на неудачу. Они раскрывали одно дело за другим, и всякий раз его предваряла эта церемония.

Он подал свои реплики. Дело за Илюшиным.

– Макар, – позвал Сергей.

Илюшин обернулся.

– Когда человек начинает стареть? – спросил он.