их не свело судорогой.

Попытался откатиться в сторону, но время упущено. Он схватился за унитаз и смог подтянуть одну ногу. Враг резким движением поставил его на ноги и дернул назад за рубашку. Следующее, что увидел Круз, – кулак размером с наковальню, с костяшками как металлические заклепки. Мощный удар под дых отозвался болью в грудной клетке. Казалось, его кишки вылетели словно пружины.

Круз упал, затем поднялся и увидел людоедскую ухмылку обидчика:

– Я хочу, чтобы ты запомнил это надолго, маленький уебок.

Круз попытался пнуть его в бок ногой, но двигался как в замедленной съемке. Кит держал его запястье хваткой пресса для мусора.

Он вывернул руку Круза и ударил его ногой в подмышку.

Боль была невыносимой.

Круз почувствовал, как плечо вылетело из сустава с треском разломанной щепки – перед глазами побелело.

Заключенные встретили дежурного охранника и четырех других офицеров неодобрительными возгласами. Больше никто не спал.

Круз взлетел в воздух.

Навстречу ему спешил бетонный пол. Еще один боксерский поединок между джентльменами закончился не по правилам. Если бы он принял назальные стероиды – точно победил бы.

Камера завертелась. По крайней мере, он согрелся.

Четырнадцать

Сердце Джонатана бешено стучало, вырывалось из грудной клетки, сжимало горло. Он был в приподнятом настроении.

Повесив трубку телефона-автомата, он испытал прилив адреналина.

Теперь холодный воздух казался не ледяным, а свежим. Несмотря на переезд, общение с полицией и поздний час, усталость как рукой сняло. Облегчение. Джонатан чувствовал себя так хорошо впервые с момента переезда в Чикаго – город бутлегеров, неаполитанских костоломов и мясников, земля фашиствующих мэров, Диллинджера [42], Спека [43] и Гейси [44]. И снега – бесконечного, всепоглощающего, удушающего, ослепляющего. Ледяная алебастровая стружка извивается в ночном небе и падает вниз, чтобы высосать все цвета и словно саваном покрыть мир обманчивым оцепенением смертельной инъекции, упаковать и задушить город, пока наконец не смешается с тьмой и вонью.

Но Джонатан смотрел на бескрайние снежные дюны, погребающие под собой машины, телефонные столбы и улицы, и чувствовал себя прекрасно. Иногда все так просто изменить.

Он чувствовал себя прекрасно сам по себе. Без химического допинга, без помощи пива «Тихоня» или подзарядки от турбо-кофе Баша. Намного проще было бы вернуться домой, ворчать на дверные замки, лечь на раскладушку и погрузиться в эгоистичный сон, под аккомпанемент ночных звуков Кенилворт Армс. Завтра это была бы чужая проблема.

Вместо этого он решил действовать. И сейчас чувствовал себя прекрасно. Просто.

Глубоко внутри действию он предпочитал разговоры. Аманда всегда говорила, что он слишком много болтает. Острые наблюдения, вязкость веских слов, обдуманных и произнесенных с убийственной точностью. Большинство других людей тоже предпочитали говорить, а не действовать, и Джонатан мог вербально избежать любой ответственности. Аманда обвиняла его в том, что он не хочет стать частью взрослого мира боли. Если не высовываешься, то и головы не лишишься.

Он не смотрел телевизор и презирал устремления большинства. Люди в массе своей были непривлекательными или банальными. Или, на худой конец, скучными и бесполезными. До Аманды у него были лишь кратковременные отношения. К третьему свиданию большинство разговоров его девушек сводилось к тому, какое ПОТРЯСАЮЩЕЕ тело у Дэвида Ли Рота [45], или к признанию в их собственной поверхностности: «Знаешь, что я люблю больше всего на свете? Чикен макнаггетс».

В постели большинство из них были слишком страстными или пассивными. Искушенность Джонатана в сексе слишком быстро впечатляла их. Удовольствие для них являлось чужеродным. И ему никогда не хотелось, чтобы отношения с другой личностью переросли в нечто большее, до тех пор, пока…

Нет.

Как бывшая официантка, Аманда приучила его оставлять адекватные чаевые. Теперь, если обслуживание было плохим, он ничего не оставлял. Иногда, если официантка не только была приветливой, но и хорошо знала свое дело, Джонатан оставлял ей щедрые чаевые. Сами чаевые стали призрачной нитью, связывающей его с Амандой.

Когда речь заходила о выборах, Джонатан настаивал, что не хочет голосовать за политиков. «Это развязывает им руки». Аманда вздыхала в ответ и говорила, что нечего брюзжать, если не воспользовался правом голоса, и одна шла на избирательный участок. Он разглагольствовал о капле в море и коррупции, укоренившейся настолько глубоко, что она обладает иммунитетом к благим намерениям. Аманда все равно голосовала, обвиняя его в том, что он отгородился от внешнего мира. Скоро он останется один-одинешенек, в неприступной крепости своей головы.

Она говорила ему, что нельзя потерять то, чего у тебя нет.

До встречи с Амандой он легко уходил от проблем, переключая внимание на что-нибудь другое. Просто игнорируй проблему, и она исчезнет. Может, это не очень благородно, зато безопасно – урок выживания, выученный гиенами сотни тысяч лет назад. Всего лишь новый куплет старой песни «Ни во что не ввязывайся».

Но сейчас Джонатан думал о том, что Аманда найдет очаровательной нетронутую чистоту предрассветного снегопада. Так просто расслабить взор и представить мир, девственный как белый лист, без ненависти, счетов и болезней. Снежный наст сверкал в радужном свете уличных фонарей, словно тысячи бело-голубых бриллиантов. Его не успели нарушить следы автомобильных шин. Рассвет еще не запачкал своей пыльной тряпкой. Безупречный момент… который Джонатан тратит на мысли, сами знаете о ком.

Инерция выматывает. Работа вхолостую может привести к поломке даже самых дорогих автомобилей. Джонатан поборол нерешительность, закутался в парку и двинулся в путь с ощущением ясной миссии. Он добрался до почтового отделения и сделал то, что требовалось. Теперь осознание собственной добродетели делало его неуязвимым. Благодаря способности действовать он вернулся в мир людей. И, боже мой, до чего ему сейчас хорошо. Просто великолепно. Словно пытался объяснить лежебоке, как здорово заниматься спортом.

ВЕЗУНЧИК.

Легкомысленный женский голос попросил подождать до утра следующего дня. Он получит деньги, чтобы внести залог за Круза. За свои труды будет щедро вознагражден. Голос на том конце трубки назвал это услугой. Затем послышались короткие гудки.

Это пахло подпольными встречами и интригами, как в фильмах жанра нуар. Воображение заработало на полную катушку. Джонатан почувствовал удовлетворение оттого, что отомстит варварам из оквудской полиции, которые отнеслись к нему так же, как и к остальным задержанным. Неудивительно, что он в течение миллисекунды рассматривал возможность провести ночь в подземелье в компании Круза за игрой в ладушки.

Но сейчас стоял посреди заснеженной улицы и все еще на свободе. Он чувствовал себя обязанным и солидарным с угнетенными мира сего.

Ямайка… Так копы назвали женщину, которая была с Крузом. Ее образ растопил лед,