— Она права… Марибель права, — поддерживает ее Ампаро с такой убежденностью, словно уже бесповоротно решила для себя, на чью сторону встать в этом споре.

— В любом случае велосипед — тоже отнюдь не спасение, — говорит Уго. — Слишком тут много всяких но.

— Хорошо, — сдается Ибаньес, все еще продолжая стоять, но явно почувствовав облегчение, — только не забывайте, что я ехать не отказывался.

На лице Хинеса появилось такое выражение — выражение досады и печали, — которое выдает, чего ему на самом деле стоит приспособить ход мыслей к новой ситуации.

— Ладно, ладно, пусть так оно и будет, — соглашается он наконец, — но велосипед мы все равно возьмем с собой. Он почти ничего не весит… Я сам его поведу; он даже нам послужит… Там, насколько помнится, нет багажника, но мы как-нибудь привяжем к нему баллончик и лампу. Будет вместо тележки.

— Да, а на спусках кто-нибудь сможет на него сесть, если очень устал, — добавляет Мария.

— Разумеется! — Кова, видно, тоже с радостью и облегчением восприняла решение не дробить их группу.

— А что ты будешь делать с велосипедом в ущелье? — интересуется Уго. — Там он станет только помехой, если не хуже. Ведь тропинка совсем узенькая, а когда нет ограждения…

— Может быть, ограждение уже поставили.

— Но… я что-то не совсем понимаю, — удивляется Мария, перебивая спорящих. — Мне казалось… что идти придется по самому дну…

— Скажи на милость, как можно идти по самому дну, если там течет река? — обрывает ее Уго.

— Но она высохла или почти высохла, — уточняет Ампаро.

— Тропинка пробита в скале, — объясняет Уго, — по левой стене ущелья. Она узкая и расположена на довольно большой высоте над рекой. Это небезопасно, поэтому туда и ломятся туристы.

— Ага, ведь можно почувствовать себя смельчаками, настоящими мужчинами, — объясняет Ньевес Марии.

— Да еще и попугать нас время от времени, — добавляет Марибель.

— А заодно и руки распустить… — бросает Ампаро.

— Посмотрел бы я на того, кто на тебя покусится! — бурчит Уго, отводя взор в сторону.

Когда речь зашла об ущелье, Марибель на какое-то время оживилась, даже заулыбалась. Но вскоре опять задумалась, ушла в себя, словно невидимая рука коснулась ее лица — и сразу с него исчезла напряженная улыбка.

— Пророк боялся ущелья, — ни с того ни с сего говорит она, устремив взор в прошлое. — У него, у бедняги, кружилась голова.

— Какое это теперь имеет значение? — спрашивает Хинес, не скрывая раздражения. — Мы в любом случае возьмем с собой велосипед. А как только поймем, что он лишний, что незачем тащить его дальше, бросим — вот и все. А теперь… надо немедленно идти к ущелью… Мы и так потеряли здесь прорву времени.

Все как-то разом заспешили покинуть облюбованные ими места в гостиной и, кто быстрее, кто чуть медленнее, устремились к выходу на улицу или туда, где оставили свои скромные пожитки. Никто не откликнулся на последнюю реплику Марибель, словно она ничего и не говорила. Хорошо слышен голос Хинеса, который громко объясняет, находясь уже снаружи:

— Только не пользуйтесь туалетом! Нельзя же оставить этим людям… черт знает что. Уборной нам послужит лес. А вот туалетную бумагу прихватите — всю, сколько найдете.

Ущелье похоже на глубокий туннель, который пробили в камне упорные воды реки — той самой реки, что миллионы лет мирно текла по равнине метров на шестьдесят или семьдесят выше. Ущелье растянулось почти на четыре километра и поражает неправдоподобной одинаковостью своей ширины — она составляет около двадцати метров, а также такими ровными отвесными стенами, что иногда даже кажется, будто они вырезаны в скале руками человека. Но каньоном это ущелье назвать все-таки нельзя, поскольку каньоны обычно бывают более извилистыми и даже подобными лабиринту.

Упрямая, слепая и неизменно верная себе природа создавала эту уникальную щель на протяжении многих веков. Человек, преследуя более скромные цели, ограничился тем, что пробил в скале на постоянной высоте тоненькую полоску, напоминающую полый след, оставленный в террариуме червяком, который ведать не ведает о том, что через стеклянную стенку кто-то может наблюдать за его работой.

Люди потратили пару лет тяжкого труда на осуществление своего тщеславного замысла; и было это, как нетрудно вывести, где-то шесть десятилетий назад. Ограждение, которое сопровождает тропу практически по всей ее длине, — творение еще более хрупкое и сравнительно недавнее.

Солнце пока еще стоит достаточно высоко. Нет и намека на сумерки. Если быть точным, солнце находится где-то в середине своего неторопливого и осторожного спуска от зенита к закату. Но группа путников шагает в тени и недоступна его лучам, люди не замечают слепящего света, который рождается при отражении лучей от скал, от земли и даже от кустов и травы, покрывающих равнину. Левая стена ущелья, где и пробита тропа, по которой они идут, смотрит на запад и потому принимает на себя послеполуденный солнечный свет лишь верхней своей частью — эта полоса составляет не более трети общей ее высоты. Иначе говоря, солнце не дотягивается до тропы, пролегающей ближе к затененному руслу реки, чем к верхней кромке стены. Путники не могут видеть и самой этой солнечной полосы, так как она тянется высоко над их головами, — полосы раскаленного камня, выбеленного еще не начавшим желтеть светом, потому что ограждение и здравый смысл не позволяют им взглянуть вверх, высунувшись достаточно далеко. Этим людям дано созерцать лишь противоположную стену, затянутую серым; а вместо солнца они видят лишь безобидный пожар его отблесков и еще — сплав верхнего края скалы с пунцовым пушком покрывающей ее сверху растительности.

Внизу, по изрядно высохшему руслу реки, громоздятся округлые камни разных размеров, некоторые очень крупные, и валяются беспорядочные кучи веток, принесенных сюда последней большой водой, почерневших и теперь гниющих; то тут то там, оскорбляя взор, белеют то пластиковый пакет, то бутылка. А еще ниже, рядом с недвижимой дугой серого песка, застыли жалкие остатки воды.

Воздух сух, видимость великолепная. Если посмотреть вверх между двумя стенами провала, взгляду откроется четко очерченная — похожая на реку, только куда более чистая и многоводная — полоса светло-голубого неба, невыразимо прозрачного. По каменному ущелью гуляет приятный ветерок. Но тишина вокруг стоит пугающая. Сюда, вниз, не доходит ни треск цикад, ни жужжание насекомых, разве что слышен порой одинокий пронзительный крик хищной птицы, свившей гнездо в скалах, на головокружительной высоте. А далеко в небе — грифы, кажущиеся издали совсем маленькими; так много бывает обычно ласточек, только грифы гораздо более медлительны и гораздо более величественны.

Ибаньес идет во главе цепочки. Он пнул ногой камень размером с апельсин, и тот несколько секунд катился вниз, пока не достиг русла высохшей реки; и падение его отозвалось серией ударов и отзвуков, которые бесконечно множились, отражаясь от стен провала.