— А я не понимаю, как все вы можете есть хлеб, если он перестал хрустеть, — парирует Ибаньес. — Что я до смерти ненавижу, так это хлеб, который, когда его кусаешь, сжимается, как подушка, а чтобы отрезать кусок, надо давить изо всех сил.

— А я терпеть не могу такое пиво. — Мария рассматривает свою бутылку. — Оно холодное, но при этом… но при этом бутылка не запотевает. Нет, просто через силу его глотаю. Лучше уж воды выпить.

— Знаете, нам еще повезло: холодильник был плотно закрыт и внутри сохранился хоть какой-то холод… — говорит Ампаро.

— По крайней мере, мы едим хлеб с колбасой, — гнет свое Уго, поглядывая на Ибаньеса, — или с сыром, а не галеты «Мария» с… А что это у тебя, кстати?

— Кальмары в американском соусе, — отвечает Ибаньес. — Очень остренькие.

— Тьфу, пакость! Если бы еще горячие… К тому же галеты сладкие…

— Так как я не нашел сардин… были бы сардины… Надо положить их на тарелку, посыпать сахаром — и готово, можно лопать.

— Прямо с сахаром? — спрашивает Марибель, не скрывая отвращения.

— Разумеется, радость моя. Невероятно вкусно.

— Спрячьте поскорее сахар, — просит Мария, — этот тип способен…

— Что за вкусы! — возмущается Ибаньес. — В северных странах не видят ничего необычного в том, чтобы заготавливать рыбу с…

— Уго, ради бога… — вдруг просит Ньевес с самым серьезным видом, — я была бы тебе очень благодарна, если бы ты вышел курить на улицу.

Все разом примолкли и стали вполне открыто, ничуть не таясь, переводить взгляд с Ньевес на Уго. Ньевес сидит неподвижно, держа в руках недоеденный бутерброд, и сверлит взглядом Уго, пока тот — он уже успел прямо-таки с немыслимой скоростью достать и зажечь сигарету — с явным наслаждением делает первую затяжку.

— На улицу?.. На какую еще улицу? — спрашивает Уго, делая паузу между двумя вопросами, чтобы выпустить дым вверх, словно он желает сдунуть прядь волос, упавшую на лоб.

— Ты прекрасно меня понял.

— Уго… пожалуйста… — шепчет Кова, не поднимая глаз от стола.

— Но ведь все окна открыты, — не сдается Уго, широко разведя руки, но не выкидывая сигарету, которую он держит, зажав между пальцами. — Мы и так как будто на улице.

— Нет, мы вовсе не на улице, — не отступает Ньевес. — Мы в доме, и ты должен вести себя…

— Вот только этого еще и не хватало! — вспыхивает Уго. — Ты что, решила заняться моим воспитанием?

— Не все выносят табачный дым…

— А я не выношу таких толстых баб, как ты!

— Уго, ради бога! — взывает к нему Кова, но тон у нее теперь уже не такой умоляющий, как прежде, а более напористый.

— Оставь его, — поворачивается к ней Ньевес, сохраняющая внешнее спокойствие, — он только лишний раз демонстрирует всем, что представляет из себя на самом деле.

— А сама ты? И еще вздумала нотации читать! Если мы оказались в этой хреновой ситуации, то только по твоей вине, неужели не понимаешь? Ты это все закрутила — угораздило тебя придумать эту встречу, будь она неладна… Вчера устроила ссору с Рафой — и добилась того, что он…

— Хватит! Немедленно прекратите этот разговор! — Хинес неожиданно возник в проеме кухонной двери. Он держит в руке маленький газовый баллончик, присоединенный к чему-то вроде походного примуса. Лицо у него серьезное и строгое, голос прозвучал резко и властно, как удар хлыста.

— А тебе какое дело? — огрызается Уго. — Насколько мне известно, пока никто еще не назначал тебя нашим командиром… Что у тебя в руках?

— Может, я здесь и не командир, но не допущу, чтобы кто-нибудь из нас вел себя подобным образом. Пока мы остаемся вместе, будем все до одного выполнять принятые большинством решения и терпеливо сносить их последствия. Согласны? И разумеется, не станем потом жаловаться, если сперва добровольно согласились поступить так, а не иначе, даже когда убедимся, что лучше было действовать по-другому. Кроме того…

— Добровольно?! А как можно было не согласиться, коли уж…

— И еще одно! — продолжает Хинес, повышая тон. — Давайте соблюдать определенные нормы поведения — и гораздо внимательнее, чем прежде, потому что мы попали в положение… чрезвычайное положение, когда соблюдение порядка особенно важно. Так что тебе придется погасить сигарету.

— Ага, значит, положение у нас чрезвычайное, — говорит Уго, злобно гася сигарету о тарелку. — Слава богу! Слава богу, что кто-то сказал об этом вслух, а то только и слышишь вокруг смешки да шуточки, всякие хи-хи-хи да ха-ха-ха… А тут, ребятки, происходит нечто серьезное, слышите? Тут происходят весьма неприятные вещи, и ни у кого не хватило духу это признать!

Слова Уго словно пришибли всех, кто находится в гостиной. Никто ничего не говорит, никто больше не жует, никто не решается даже моргнуть. Глаза ловят взгляд соседа, надеясь увидеть в нем что-нибудь еще, кроме страха и растерянности.

— Это другое дело… — говорит Хинес уже иным тоном, более спокойным. — Это мы можем обсудить… разумно проанализировать.

— Разумно? — еще больше заводится Уго. — А как разумно объяснить тот факт, что мы до сих пор не встретили… за все утро не встретили ни одной живой души? Именно здесь кто-то должен был быть, черт побери, именно здесь. А получается так, будто некая сила утащила жителей поселка прямо у нас из-под носа, как раз когда… когда мы к нему приближались.

— Что ты хочешь сказать? — спрашивает Хинес. На миг на его лице вспыхнули изумление и смятение, точно слова Уго натолкнули его на мысль, которая до сих пор не приходила ему в голову.

— А я и сам не знаю, что хочу сказать. Уже не знаю… Не знаю, что и думать.

— Давайте посмотрим на дело трезво, нельзя… сейчас нельзя давать волю воображению. Надо оценить ситуацию объективно, вот что надо сделать! Факты оценить. А факты таковы: произошла целая серия событий… необычных, но отнюдь не необъяснимых…

— Когда ты так вещаешь… — комментирует Ампаро, которая сидит в кресле очень прямо, отодвинувшись от спинки, — мне это напоминает тон, каким говорят врачи, когда кажется, будто от тебя скрывают что-то плохое.

— Ладно, ладно, не буду, — говорит Хинес, ставя на пол предмет, который он держал в руках. — Только не думайте, что я боюсь посмотреть правде в глаза. Вот что мы имеем на сей час: не действуют электроприборы, никакие электроприборы. И еще: мы не видели ни одного человека, с тех пор как… с тех пор как вчера приехали в замок…

— Нет, я видел, я видел скалолазов, — напоминает Ибаньес.

— Но это было до отключения света.

— Да, разумеется.

— Значит, из нас ты — последний, кто видел человеческие существа. Согласен. Потом, за все сегодняшнее утро мы не встретили ни души; а вот животных встречали, и вели они себя вполне обычно — нельзя сказать, чтобы с ними случилось что-нибудь странное.