* * *

Бу тоже был счастлив. Посещение уроков Даниэль доставляло ему огромное удовольствие. Когда я привела его в школу во второй раз, никто из наших приятелей-хендлеров с собаками прийти не смог. Я понятия не имела, с кем мы станем сравнивать Бу. В итоге я попросила детей сравнить его с приходившим к ним в прошлый раз Данте. Они помнили, что Данте лежал рядом со мной, слегка завалившись набок, терпеливо ожидая позволения подняться и поприветствовать детей, после чего вскочил и превратился из пса, небрежно лежащего на полу, в пса, скачущего по комнате со счастливо вывалившимся языком и угомонившегося только после того, как я снова попросила его успокоиться и лечь рядом со мной.

Бу, разумеется, был совсем другим. В мире существовало лишь несколько мест, где он мог спокойно лежать хоть сколько-нибудь продолжительное время, и твердый пол классной комнаты в этот перечень точно не входил. Во время ознакомительной части своего визита он обычно бродил по классу, обнюхивая различные предметы, радостно заглядывая в глаза детям и счастливым хеканьем демонстрируя им свое расположение. Когда ему становилось ясно, что пока никто здороваться с ним не собирается, он возвращался к моему стулу и бродил вокруг меня, ожидая, когда я закончу издавать скучные человеческие звуки.

Привычка Бу беспрестанно двигаться очень отвлекала других собак, поэтому, когда мы с ним были не одни, я приносила гору лакомств, чтобы заставить его сидеть или лежать рядом со мной. Но поскольку в этот раз он был единственной присутствующей в классе собакой, я позволила ему делать все, что он захочет, разумеется, в пределах длины поводка. Он воспользовался этой возможностью, чтобы обследовать парты, стулья и проектор. Бу мог отойти от меня не дальше, чем на шесть футов, но и на этом ограниченном пространстве, оказывается, имелось множество увлекательных вещей. По своему обыкновению, он раз за разом во что-нибудь врезался, и дети хихикали, как будто он устроил эту клоунаду преднамеренно.

Когда мы дошли до вопроса, видят ли дети разницу между Бу и Данте, они назвали много довольно очевидных различий, чего я и ожидала.

— Данте гораздо крупнее, — сказали некоторые.

— Данте коричневый с черными пятнами, а Бу черный с белыми отметинами, — заметили другие.

— Данте ленивый, — произнес один мальчик.

— Почему ты так думаешь? — удивленно спросила я.

— Потому что он все время лежал, а Бу постоянно чем-то занят.

Я не могла объяснить детям, что «лень» Данте (отлично выполненная команда «Место!») на самом деле является огромным достижением и результатом многолетних усилий. Бу был просто не в состоянии достичь подобного успеха. Но сейчас все это не имело значения. Главным было то, что детишки полюбили обеих собак и считали подвижность Бу и его периодическое столкновение с предметами необыкновенно забавными. Тем более что они были уверены — пес делает это исключительно для того, чтобы повеселить их.

Мой малыш Бу был милым, простодушным, близоруким и неуклюжим. Но когда речь заходила о необходимости решать жизненно важные проблемы, ему не было равных.

Бу никогда и ни о чем нас не предупреждал. Кто-то свернул к нашему дому? Олень поедает розы? Кто-то стучит в дверь? Данте и Аттикус всегда включали систему раннего оповещения лаем. Их первоначальный свирепый хрип часто переходил в удивленное «ну надо же!», если оказывалось, что явился кто-то из наших друзей. Бу часто присоединялся к последнему, запрокидывая голову и имитируя голос койота, воющего на луну. Впрочем, в его подвываниях явственно слышались игривые нотки. Он как будто окликал нас: «Эй, ребята, кажется, у нас гости! Я люблю гостей. Кто там? Кто там? Да, точно, гости!» Я не думаю, что Бу пришло бы в голову лаять, если бы кому-то вздумалось нас ограбить или дом объяло пламенем.

Но однажды ночью Бу изменил своей привычке и предостерег нас совершенно иным способом и о совершенно особенной беде. Это была одна из самых ужасных ночей в моей жизни, и я всегда буду благодарна Бу за то, что он поднял тревогу.

* * *

Первые выходные декабря выдались очень снежными. Я и несколько моих друзей отправились в Кингстон, неподалеку от Нью-Йорка, на конференцию, посвященную дрессуре собак. Основной доклад читала Турид Ругаас, инструктор из Норвегии, признанный эксперт в области языка собачьих жестов и движений. Турид была первой, кто обратил внимание на собачий язык жестов, или, скорее, тел, и на сопровождающие эти движения эмоции. Ее работа стала краеугольным камнем для многих из нас, вращающихся в мире собак, потому что она показала, что собаки, будучи общественными существами, используют свой особый язык для общения с другими представителями своего вида, чтобы сотрудничать и выживать. Она также выдвинула теорию о том, что, если собаки способны пытаться разрядить тревожную ситуацию внутри своего сообщества, это означает, что они способны испытывать чувство тревоги, а также обладают духом сотрудничества, заставляющим их заботиться о благополучии группы. До работ Турид к подобным рассуждениям относились с изрядной долей скепсиса, считая их антропоморфными. Но она сумела открыть глаза многим дрессировщикам и собачьим психологам, объяснив, что на самом деле сообщают нам собаки при помощи тех или иных движений. Нам пришлось признать, что эти животные и правда общаются. Тем самым мы согласились с мыслью, что дрессура собаки — это на самом деле двусторонняя беседа. Турид заметила, что, когда собака, к примеру, поворачивает голову, она, скорее всего, отводит глаза в попытке снизить уровень напряжения или сообщить вам, что в данной ситуации она чувствует себя неуютно. Когда вы подзываете собаку, а та не спешит выполнить команду, медленно проходя мимо другого животного, она не демонстрирует вам непослушание и не пытается с помощью неторопливых движений над вами доминировать — она всего лишь проявляет собачью вежливость по отношению к другой собаке.

В тот раз из-за обильного снегопада Аттикус, Данте и Бу провели все выходные с Лоренсом, дома. Для многих собак снег означает веселье. Он как будто подстегивает их энергию радости. Даже немолодые псы вроде нашего старшенького часто при виде снега начинают сходить с ума. Шестидесятипятифунтовому Аттикусу уже исполнилось тринадцать лет, что в человеческом летосчислении приближалось к восьмидесяти двум годам. (Чтобы получить эту цифру, я не пользовалась формулой, по которой собаке насчитывается семь человеческих лет за каждый год ее жизни. Когда мы начали лучше понимать своих собак, то поняли, что скорость старения собаки определяется ее размерами. Другими словами, такой же возраст собаки весом в двадцать фунтов соответствовал бы шестидесяти восьми годам, прожитым человеком.) Но каждую зиму он носился по первому снегу с такой скоростью, что, казалось, его задница бежит быстрее передних лап и, догоняя их, выталкивает его вперед, вынуждая еще сильнее наращивать скорость. В этом году Аттикус, как обычно, немного поиграл в снегу, совершив несколько пробежек в привычной для себя манере. Но, возвращаясь в дом, он с трудом преодолевал небольшие заносы и, тяжело дыша, упал перед лестницей на террасу. Поднявшись наверх, он снова упал, но встать уже не смог. Его дыхание становилось все более затрудненным, и с каждым мучительным вдохом все его тело сотрясала дрожь.