Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это говорили мне мои взрослые годы, казавшиеся длинными-длинными, наступившими после короткой молодости. А сейчас я на три минуты возвращался в юность.
Эд и доктор сопровождали нас на машине.
Один из моих соперников спросил меня:
— Сколько вы весите?
— Достаточно, чтобы получить оправдание в случае проигрыша.
— Холера! — выругался он и направил лошадь к старту, ткнув ее пятками в бока.
Я немедленно последовал за ним. У меня не было другого шанса, я ощущал знакомую сдержанную дрожь, пробегающую по телу, как будто и не было одиннадцатилетнего перерыва.
Из-за их цветов я мысленно назвал ехавшего впереди меня жокея Синим, а того, что двигался следом, — Красным. На всех нас были яркие рубахи, специально приготовленные для фильма — ради зрелищности и во избежание путаницы, и костюмеры превзошли себя.
И Синий, и Красный были моложе меня и еще не начали свою карьеру к тому времени, как я завершил свою. Я сразу заметил, что они не намерены были делать на это скидку, и действительно, тогда вся затея потеряла бы смысл. Я просто напряг память, припоминая мастерство, которое когда-то приходило естественно, и со старта направил лошадь к первому препятствию с привычной легкостью, казавшейся давно забытой.
Была скорость, и было молчание. Со стороны не было слышно ни подбадривающих криков, ни проклятий. Только стук копыт и треск от соприкосновения с темными прутьями препятствий. Только твердая решимость и восторг.
Боже мой, думал я, чувствуя радость преодоления, почему я когда-то бросил это? Но я знал ответ. В девятнадцать лет я был слишком высок и тяжел, а голодать, чтобы обрести профессиональный вес, не мог — сразу чувствовал себя больным.
Спустя полмили и два препятствия я ощутил первую судорогу в мышцах и вспомнил, что Синий и Красный несколько месяцев были в числе лучших жокеев. Скорость, которую они взяли, отнимала все мои силы. Мы обогнули дальний поворот и устремились ноздря в ноздрю по длинной стороне круга, прежде чем я всерьез заподозрил, что я идиот или, по крайней мере, определенно безрассуден, иначе не решился бы на такой аттракцион. Следующие четыре близко размещенных препятствия я преодолел, главным образом сосредоточившись на том, чтобы отчаянным усилием перенести свой вес как можно дальше вперед.
С аэродинамической точки зрения перенос центра тяжести как можно ближе к шее лошади был выгоден, но это же ставило жокея в наиболее опасное положение — он мог слететь, когда его лошадь брала препятствие. Альтернативным выходом было замедлить бег перед прыжком, ослабить поводья, а потом, быть может, вскинуть руки вверх и назад, восстанавливая равновесие перед приземлением. Таким образом вскинутая рука — жест, именуемый «такси, стой!», был отличительным признаком жокеев-любителей. Один раз я ничего не мог с этим поделать, но пять или шесть таких жестов заставили бы жокеев относиться ко мне с насмешливой жалостью, а это было совсем не то, чего я добивался. Я решил брать препятствия Хантингдонского ипподрома, перенося вес вперед, пусть даже это убьет меня.
Что вполне могло случиться.
С этой мыслью, напряженными мускулами и горящими легкими я достиг последнего поворота: еще два препятствия, прямая, а там уж и финишная черта.
Будучи опытными жокеями, Синий и Красный ждали этого последнего поворота, прежде чем вложить все силы в последний рывок. Я ускорился вместе с ними, решительно не желая постыдно тащиться в хвосте, и мой конь понял меня, как это часто бывает со скаковыми лошадьми, и приложил все остатки сил, чтобы выйти вперед.
Не знаю, как остальные, но последние два препятствия я преодолел так, словно пытался выиграть Гранд-Националь, но даже это мне не помогло. Мы финишировали в таком порядке: Красный, Зеленый, Синий; на финишной черте первый опережал второго на полкорпуса, как и второй третьего.
Мы замедлили бег и рысью выехали в ворота. Я чувствовал, что вот-вот свалюсь от изнеможения. Дышал я глубоко, через нос; в свое время я многим актерам говорил, что самое явное проявление усталости — это хватать воздух ртом.
Синий и Красный ехали впереди меня; мы вновь присоединились к остальным жокеям. Никто ничего не сказал. Мы спешились и отдали поводья грумам. Я чувствовал, как дрожат мои пальцы, когда расстегивал шлем; я надеялся, что жокеи не видят этого. Я снял шлем, вернул его тому, у кого одалживал, и большим пальцем руки смахнул пот со лба. По-прежнему слышалось только приглушенное бормотание голосов. Я расстегнул полосатую рубаху, буквально заставив руки повиноваться, и долго трудился, развязывая шарф. От тяжелого дыхания болела диафрагма. Я протянул рубаху и шарф их хозяину и взял свои вещи у кого-то, кто поднял их с травы. Надеть их у меня не было сил, и я просто перебросил их через руку.
Мне не нравилось, что все, включая меня, испытывают в основном смущение, и я сделал все, чтобы разрядить обстановку.
— О'кей! — сказал я. — Значит, завтра вы будете участвовать в скачках?
— Да, — ответил Синий, и остальные закивали.
— Чудесно. До завтра.
Я улыбнулся совершенно искренне, хотя и вполнакала, и повернулся, чтобы пойти туда, где Монкрифф, черт бы его побрал, пытался притвориться, что все это время у него на плече не было видеокамеры.
Меня кто-то окликнул:
— Мистер Лайон!
Я помедлил и обернулся. Вот как — мистер Лайон! Сюрприз.
Жокей в бело-зеленой рубашке сказал:
— Вы отстояли свою правоту.
Я ответил улыбкой и взмахом руки, а потом побрел по траве к Монкриффу.
— Дерьмо! — заключил он.
— Только не дерьмо. Завтра мы можем получить великолепный заезд. Они не позволят себе сделать дело хуже, чем страдающий одышкой любитель.
— Надень рубашку, а то умрешь от холода.
Но не от сломанной шеи, думал я, чувствуя тепло, усталость и неистовую радость.
Эд отдал мне мобильный телефон, сказав, что О'Хара звонил мне, пока он, Эд, объезжал ипподром, и хотел узнать, где я нахожусь.
— И что ты сказал ему? — спросил я.
— Сказал, что вы ездите верхом. Он хотел, чтобы вы перезвонили ему.
— Ладно.
Я направился к своему автомобилю и по пути набрал номер О'Хары. Судя по всему, он был вместе с Говардом, который теперь так и пыхал энтузиазмом по поводу идеи ведовства и хотел сделать на ней особое ударение. Сцены одна за другой текли с его пера.
— Гм, — сказал я, — только попридержи его. Ведьмы не вешают сами себя, и нам по-прежнему нужен определенный убийца.
— У тебя есть обыкновение, — сухо отозвался О'Хара, — держать палец на кнопке. — Он сделал короткую паузу. — Говард сказал мне, где живет Элисон Висборо.
— Ты заключил с ним сделку? Торговались?
— Возможно, — холодно сказал О'Хара, — нам не стоит отнимать у него последний цент.