А ещё ей с каждым днём становилось тяжелее ходить, и начала болеть спина – росший в её чреве ребёнок уже сейчас доставлял Эбби немало хлопот. Катрина же в предвкушении скорой радости шила детские вещи, ей не терпелось понянчить внука, и даже когда бедняжка Эбби совсем слегла, это не убавило задора будущей бабушки.

— Потерпи, дитя, — повторяла она. – Ещё немного и малыш появится на свет, а ты освободишься от тяжкого бремени.

Но Лорейн словно предчувствовала, что не всё так просто – живот болел нестерпимо, и в конце концов у неё открылось кровотечение.

Питер пытался быть с ней рядом, как всегда, молчаливый, но на этот раз с глазами, полными ужаса – он любил свою жену, и ему вовсе не хотелось её терять.

Но Катрина, запасшись ветошью и тёплой водой, выпроводила его за дверь – мол, не мужское это дело присутствовать при родах. Но Лорейн уже тогда было всё равно. Её лоб покрылся испариной, а боль стала совершенно адской, и она уже не сдерживаясь, кричала во весь голос, и замолчала лишь когда совсем обессилила.

Ребёнок не торопился наружу, и Катрина чего только не делала, чтобы облегчить её страдания, сама же Лорейн, кажется, уже сдалась – настолько велики были её мучения.

И вот наконец-то раздался первый слабый писк малыша, и Катрина, измотанная, но счастливая поднесла его к лицу матери, чтобы показать ей это чудо, но было слишком поздно.

Лорейн, обмякая, недвижимо смотрела куда-то в сторону уже невидящими, но всё ещё широко распахнутыми глазами. Она не слышала ни первого крика своего ребёнка, не знала, какого он был пола и здоровым ли родился…

Сердце бедной девушки не вынесло ни физической, ни душевной боли.

И Лорейн умерла, так и не вспомнив, кто она такая…

Когда «зелье», так старательно растолчённое мистером Клабаном, было готово, он, подумав, достал из нагрудного кармана фляжку, и, откупорив крышку и сделав пару глотков из неё, на глазок долил в ступку немного содержимого, пахнувшего алкоголем и травами.

— Хуже не будет. – Довольно сообщил он, не видя возмущённо-удивлённых глаз призрака, смотрящего на него в упор. – Мисс Беррингс просто обожает этот бальзам, он должен придать ей силы…

Джозеф не пытался спорить, внимательно наблюдая за дальнейшими действиями мистера Клабана.

Тот достал откуда-то стерильный бинт, отрезал кусочек и выложил на него пропитанное влагой бальзама содержимое ступки. Затем он подошёл к Лоре, и бесцеремонно надавив большим и указательным пальцами одной руки ей на щёки, другой выжал несколько капель экстракта из самодельного мешочка с травами в приоткрывшийся рот девушки. И потом долго не отходил от неё, всматриваясь в лицо мисс Беррингс, не убирая своей ладони от её щеки, нервируя этим Джозефа.

Но ничего не происходило, и он, наконец, оставил девушку в покое.

«-И что дальше?» — возник вопрос на рассыпанной муке.

— А дальше – ждать. – Деловито пояснил Мэтью. – У бабки даже заметка на этот случай есть: до трёх дней. То есть, если за три дня ничего не изменится, всё дальнейшее бесполезно.

Джозеф нахмурился.

«-Может, всё же попытаться отнести её в больницу?»

— Тебе вообще-то пора идти, призрак. – Продолжил охотник. – Спасибо за помощь и всё такое, но дальше я сам. Прости, но я не питаю к потустороннему никаких тёплых чувств, поэтому…

«-Я остаюсь»

— Слушай, не вынуждай меня переходить к крайним мерам!

Тишина.

— Каспер?…

Тишина.

Мэтью, недоверчиво оглянувшись вокруг себя, достал из потёртой кожаной мужской сумки Гауссметр. Включил, поводил им из стороны в сторону.

— Ну, ладно. – Выключая прибор, недоверчиво проговорил он. – Поверю тебе на слово.

* * *

Ночь приближалась к деревне, и здесь, на самом её краю, особо жутким казался темнеющий лес на фоне антрацитовых сумерек умирающего дня.

Мистер Клабан вышел из дома совсем ненадолго, вернее, дальше двери он не ушёл, замерев в её проёме, чтобы взглянуть в лицо своей тревоге, что пугающе обживалась внутри его сердца.

Лора в себя не приходила, но мысли о плохом он старался гнать прочь. В конце концов, в запасе у них имелось ещё три дня, и Мэтью своими глазами не раз наблюдал, как работает «бабкино зелье». В его детстве таких чудес было пруд пруди, и очередь пострадавших и просто болящих к двери этой самой лачуги не иссякала. Бабка не отказывала. Никому. Она порой бросала свои дела, будь то пироги или что иное, и спешила на помощь. Мальчик же, хотел он того или нет, служил ей подмастерьем – принести или собрать в лесу нужные травы, набрать в колодце воды, измельчить ингредиенты в труху… В общем-то, так он и научился этой премудрости — от скуки и безделья, нежели желая перенять лекарский опыт своей бабушки.

И, как оказалось, совсем не зря.

К вечеру повреждённая рука разболелась так, что впору было пить обезболивающие. Размотав бинт, мистер Клабан понял, что дело плохо – конечность раздуло, она отекла и приобрела фиолетовый оттенок. К тому же, чувство жжения, которого он раньше просто не замечал, начало настолько раздражать руку, что просто невозможно стало его игнорировать.

Вытащив из своих запасов антибиотик и маленький тонкий шприц, он развёл содержимое бутылочки водой для инъекций, и вколол лекарство себе в плечо, болезненно морщась.

Потом, подумав, он развёл обычную поваренную соль в тёплой воде в тазу, и окунул в неё больную руку.

После враз усилившейся боли, стало легче. И Мэтью туго замотал руку чистым бинтом, собираясь ложиться спать. Но вначале он должен был ещё разок проверить Лору.

Девушка была бледна, хоть и дышала мерно, но лежала не шевелясь, точно мёртвая. Её тёмные волосы только добавляли контраста с нездоровой белизной кожи, а маленькая венка на шее ровно пульсировала.

Охотник, как завороженный, долго смотрел на неё, а потом прилёг рядом, коснувшись здоровой правой рукой её холодной ладони.

— Надеюсь, ты не бросишь меня, кукла. – Вдруг прошептал он, нервно всхлипнув. – Я ведь никому, никогда в жизни не был нужен. Никому и никогда. Слышишь? Нет? Ну и хорошо. Иначе бы я молчал.

Клабан покрутил головой, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил.

— Знаешь, за что я их так ненавижу? Призраков… Они лишили меня матери. Да, кукла, ты не ослышалась… Мой отец был охотником. Он промышлял своим мастерством, как я сейчас. За деньги, конечно же. Это искусство передавалось в нашей семье от поколения к поколению, и я не считаю это зазорным занятием – помогать заблудшим душам с миром уходить на тот свет. Особенно тем, кто туда не слишком стремится…

Он усмехнулся сам с собой.

— Да, эти твари порой так опасны, так беспощадны, что и нам приходится быть жестокими по отношению к ним. Но я отвлёкся. Однажды мой отец выслеживал древнего призрака, и уже не первый месяц этот гад морочил ему мозги своими каверзными штучками, но в ловушки не попадался. Отец был в бешенстве, впервые ему так не везло, и одержимость стала его не вторым – первым именем! Он перестал есть и спать, все его разговоры сводились лишь к этому бестелесному, и делом принципа стало поймать его любой ценой. Можно сказать, он помешался на этом, и, в конце концов, сошёл с ума. Знаешь, что он сделал, кукла? Как-то раз он принял мою мать за того призрака. И тогда он схватил нож – первое, что попалось ему под руку, и полосовал её до тех пор, пока…