– Прошу прощения, что привело меня в Берлин? Вроде, я так понял, вы меня сами вызывали.

– Неужели? А мне казалось, что у вас появились здесь деловые интересы. Вы ведь теперь бизнесом занимаетесь. Нет?

Боббер понял, куда клонит пройдоха.

– Стало трудно жить, группенфюрер. Да и для дела так лучше.

– Допустим. А что, наш подопечный тоже бизнесом занялся? Соскочить решил! Что вообще происходит? – Макс начинал постепенно повышать голос. – Он сидит на Востоке не первый месяц, ни черта не делает, только методично, ежедневно снимает с карточки наличные. Зачем ему столько денег, он что, опять играет? Или, может, вы теперь партнеры, может, вместе грабите германскую казну?! Не отсюда ли деньжата на твои делишки – «Кооператив Афина», артель «Херопласт», рекламное агентство еще какое-то. Чего рекламируете – в Готенбурге шаром покати.

– Обидные слова говорите, группенфюрер. Давно не были вы у нас, на готских просторах. Алларих Сергеевич крепко за дело взялся. Завертелись казачки, шуструют чего-то, да и другие людишки – кто приторговывает, кто мастерит… Так что, с Божьей помощью, есть что порекламировать.

– «Порекламировать», – передразнил Макс. – За дурака, что ли, меня держишь? Думаешь, не знаю, что твое агентство рэкетом занимается, в разборках гангстерских участвует!

Боббер надулся.

– Если знаете, чего спрашивать. Правда! Много говнюков-беспредельщиков из щелей повылезло. Грабит молодое поколение предпринимательское. Кто же его защитит, если не мы! А про разборки – зря вы так. Знаете, какие у меня пацаны творческие в агентстве, какие слоганы придумывают? Один Витек чего стоит!

Боббер ловко вытащил из портфеля черную хлопчатобумажную майку с короткими рукавами.

– Это вам, группенфюрер, подарок. Как раз Витька сочинение.

– Веселая маечка, – улыбнулся Макс, разглядывая напечатанную на футболке надпись «HUGO BOSS».

– Да, быстро ты раскрутился, ничего не скажешь. Кто там курирует твою банду, Крюгер?

– Так точно! Оберштурмбанфюрер Крюгер.

– Ну, ладно… А что все-таки с Вильгельмом? Зачем ему деньги?

– Ей-богу, не знаю, группенфюрер. Я с него ничего не получаю… Разве иногда, по мелочи… Фрейн перелистнул страницу распечатки. Ему нравилось читать, как старый гестаповец расставляет акценты и ведет разговор туда, куда ему нужно.

– Итак, что мы имеем? Он встретился с Солженицыным?

– Так точно, группенфюрер. Солженицын передал ему архив и поручил заниматься экспертизой текста Шолохова.

– Отлично! – Макс поднялся и в возбуждении прошелся по комнате. – Он приступил к работе?

– Да, группенфюрер.

– Так что же вы молчите?! Копия при вас?

Боббер кивнул и вытащил из портфеля тонкую стопку ксерокопий отличного качества. Макс с нетерпением надел очки. Прошло несколько минут, в распечатке, которую читал Фрейн, они были обозначены как «долгая пауза».

– Что за ахинея? – Макс чуть не бросил листы на пол. – О чем это, что это значит? «Исследование шести параметров показало устойчивую тенденцию к выводу, что манера письма Крюкова существенно отличается от шолоховской, а Шолохов пишет так же, как и автор „Тихого Дона“. Более того, в ряде случаев можно при помощи математической статистики даже исключить Крюкова как автора романа, тогда как исключать Шолохова нет основания. Таким образом, гипотезу авторства Крюкова придется отвергнуть». Он что, с ума сошел?! С Солженицыным поспорить решил! Токарь недоделанный!

– Что поделаешь, группенфюрер, Бог таланта не дал, – Боббер развел руками. – К тому же не слишком он увлекся этой темой. Все больше сидит, по телевизору Сирену смотрит. Политика ему, видишь ли, российская, интересна, пару раз даже статистом на передачу пробирался. Ума не приложу, как его от этого ящика поганого оторвать.

Макс вернулся в кресло, почесал сеттера за ухом и сказал:

– Выдавай ему информацию про Витицкую. Пора. Это его встряхнет. И давай, подключай Лучникова. Начинаем операцию «Графиня». Сам этот мудила все равно с книжкой не справится.

Боббер щелкнул каблуками.

– Всё понял. Будут еще указания?

– Нет, иди уже, а то меня там журналист русский, как его, Юлиан, что ли, три часа дожидается. Легче дать это интервью, а то ведь не отстанет. Да и перед Умберто неудобно. Обещал.

Фрейн уставился на пустую страницу, поискал рукой кнопку, врезанную в полированную столешницу, позвонил.

– А где распечатка интервью с русскими журналистом? Что значит, не по теме? Мне лучше знать, что по теме, а что не по теме! Плевать, что большое. Срочно распечатку мне на стол!

Он сам не знал, зачем ему это интервью. Наверное, просто хотел развлечься. Почему-то Фрейн был уверен – предстоит интересное чтение.

Почти полгода я прожил в Восточной Москве. Как будто впал в оцепенение. Политическая жизнь и свобода слова настолько захватили меня, что я начал подумывать о том, чтобы навсегда остаться на Востоке. Понимая, что золотую карточку в любой момент могут заблокировать, я додумался потихоньку таскать с нее деньги и складывать в секретном месте на съемной квартире. Скучал ли по детям? Не уверен. Телевизор, около которого приходилось проводить большую часть времени, заменил мне всех. Я изучал звезд голубого экрана. Кто-то мне нравился, кто-то вызывал раздражение. Однажды я собрался с духом и устроился статистом на передачу Штопаного. Все это затягивало, я начал крутиться на телецентре в Капотне, все больше погружаясь в его чарующую атмосферу. Появились какие-то связи. С их помощью, наконец, удалось прорваться к Солженицыну. Он выслушал меня с интересом. Идея текстологического исследования «Тихого Дона» ему понравилась. Не без колебаний, но он согласился предоставить мне для работы архив Крюкова.

Однако работа не пошла.

Солженицын раздражал меня. Просиживая штаны перед телевизором, я все больше и больше симпатизировал его главному оппоненту – академику Сахарову. Позиция Сахарова была мне ближе. Мне нравилась его демократичность, его либеральные взгляды. Наверное, это не удивительно для человека, как я, прожившего большую часть жизни в тоталитарных странах.

При встрече Солженицын попытался дать мне наставления. Я решил, что они слишком идеологизированы. Виду, конечно, не подал, но про себя подумал, что манипулировать собой не дам. Наверное, эта изначальная установка на конфронтацию с позицией мэтра не давала полноценно работать. Я чувствовал, что книга не получается. Писал, бросал и снова смотрел телевизор.

* * *

В первых числах декабря приехал Боббер. Расспросил, как идет работа, посетовал, что пока не может раздобыть ничего существенного о Витицкой, подарил хлопчатобумажную майку, выпускаемую его кооперативом, и уехал. Через десять дней появился снова. Я сразу почувствовал: на этот раз есть что-то важное.