Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты?
— А я возьму такси и поеду к маме.
Знаев почувствовал резкий прилив сил; он сам его инициировал, он в совершенстве владел этим.
— Послушай, Алиса, — тихо сказал он. — Я очень тронут твоей заботой. Честно. До слез. А теперь запомни: Я НИКОГДА НЕ УСТАЮ. Я никогда не останавливаюсь. Я не такой, как все. Я урод. Я аномалия. Мои батарейки никогда не садятся. Никогда, понимаешь? Моя жизнь — это движение по восходящей. Вперед и выше. Шаг за шагом. День за днем. Для мужчины нет ничего слаще, чем непрерывная личная экспансия. Она возбуждает. Она может свести с ума. Когда проникнешься ею и поймешь ее законы — тогда все эти разговоры про «отдохнуть», «поспать», «расслабиться» вызывают смех.
Почти непроизвольно Знаев нажал на педаль газа. Стрелка тахометра прыгнула влево. Мотор взревел.
— Вся твоя жизнь, — возбужденно продолжал банкир, — меняется. Ты беспощадно обрываешь связи с теми, кто пуст и глуп. Ты не ведешь бесед на темы, которые тебе неинтересны. Ты высокомерен — но это здоровое высокомерие. Ты готов презирать людей, но ты не хочешь их презирать, потому что они недостойны твоего презрения… Потому что презрение — это мелко, от него надо воздерживаться, как от курения… Ты паришь. Тебе хорошо. Ты еще не бог, но уже не человек… Понимаешь меня?
— Наверное, да, — осторожно сказала Алиса.
— Ты должна меня понять. Обязательно. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет. И получится, как с моей бывшей женой. Я работал до часа ночи — а она думала, что я развлекаюсь с девками. Я не спал по трое суток — а она думала, что я употребляю стимуляторы… А я сам себе стимулятор.
Он опять вдавил педаль.
Вдруг вломился рассудком в происходящее, как трактор в забор: вот он я, добившийся и достигший, блестящий и благоухающий, на обочине широкой, неплохо построенной, замечательно ярко освещенной дороги, в безопасном и удобном автомобиле, изливаю душу лучшей из женщин, гляжу в ее глаза, могу в любой момент протянуть руку и взять — какого черта не наслаждается мне, зачем так туго дышится, почему внутри меня гнев, и ничего больше?
— Извини, — стеснительно сказал Знаев. — Я сейчас. Я скоро вернусь. Я быстро.
Вышел на дорогу. Мимо с ревом и грохотом пронесся огромный грузовик, банкира едва не опрокинуло тутой волной теплого воздуха. Спешит, подумал банкир, рысью пересекая обочину и углубляясь в перелесок. Куда спешишь, брат? Тоже бережешь время? Не спеши. Не надо спешить. Спешка и сбережение времени — совсем не одно и то же. Спешить нельзя. Но нужно стараться все делать быстро.
Трава под ногами была сухая, очень пыльная. Полуживая придорожная трава — однако и такая упрямо норовила жить, тянулась вверх, жаждала кислорода. Знаев перегнулся пополам и извергнул все, что выпил и съел час назад. Рванул из кармана платок, обтер нечистый рот. Поганая маета отступила. Но не вся. И не совсем.
День кончался. Уже кончился.
Банкир вернулся в машину.
— Тебе нехорошо? — участливо поинтересовалась Алиса.
— Не обращай внимания. Небольшой невроз. Приступ дурноты.
— Наверное, тебе надо показаться врачам.
— Врачи говорят — это не лечится. Советуют меньше работать. Больше отдыхать. Врачи рекомендуют высыпаться и беречь себя…
— Вот и береги.
Знаев криво усмехнулся.
— Нельзя беречь того, кого не любишь.
— Ты не любишь себя?
— Нет, — признался банкир. — Не за что. В этом и причина. Всякий раз, когда я понимаю, что теряю время, я ненавижу себя. До тошноты. В буквальном смысле.
— Ты сегодня зря потратил время?
Знаев принялся лихорадочно соображать, что и как ответить. Врать не хотелось. Когда встречаешь женщину и понимаешь, что она тебе интересна, когда строишь отношения с чистого листа, а особенно когда за спиной неудачный опыт предыдущих отношений — со страхом ждешь момента, когда приходится соврать, впервые. Это важный момент. Горький. Очень.
— Нет, — ответил он. — Сегодня я не потерял ни секунды. Сегодня все по-другому. Сегодня со мной — ты.
Передвинул все положенные рычаги, рванул послушную машину с места, выжал все возможное и громко провозгласил:
— Хороший день. Один из лучших в моей жизни. Сегодняшнее число я обведу в календаре кружочком. И, кстати, он еще не закончен, этот день…
— Куда мы едем?
— В одно интересное место. Ты должна там побывать.
— А домой? Ты отвезешь меня домой?
— Зачем?
— Я обещала маме, что сегодня вернусь домой.
Знаев вдруг решился сказать рыжей, что он ее любит. Но потом сообразил, что объясняться в чувствах на скорости в сто пятьдесят километров — это пошлость. Подростковый кич.
— Побудь со мной, — попросил он. — Побудь со мной еще немного.
Алиса подумала и сказала:
— Ладно.
Ему не понравилось, как она это произнесла, не до конца понравилось; была в ответе покорность и нежность — но он бы предпочел, чтобы рыжая на самом деле хотела остаться, а про возвращение к маме заговорила бы для приличия. Однако, судя по всему, она действительно собиралась домой. Может быть, устала. От тебя кто хочешь устанет, с презрением сказал себе Знаев. Ты же тяжелый человек. Практически невыносимый. Живешь один в пустом доме, спишь по два часа, а когда друзья приглашают тебя в гости — презрительно кривишь морду. Будь проще, банкир. Не оригинальничай. Иначе девочка с золотыми волосами сбежит от тебя туда, где весело, где играет музыка и люди улыбаются друг другу.
Когда они подъехали к забору, уже стемнело. Ворота и всю территорию стерегли люди, двое. На охране своей поляны банкир пока экономил, воровать тут было нечего, забор не защищал ничего, кроме пустоты; впрочем, могли украсть и сам забор. На его установку Знаев как раз не пожалел денег и распорядился поставить ограду мощную и солидную, чтоб любой и каждый, взглянув, мгновенно осознал мощь и солидность смельчака, наложившего лапу на внушительный кусок столичной земли.
Банкир посигналил. Из будки, заблаговременно приняв грозный вид, появился охранник. Рассмотрев машину хозяина, мосластый дядя с лицом неквалифицированного пролетария поспешил сменить позу на другую, угодливую. Знаев испытал мгновенное отвращение. Он никогда не заставлял этого человека (кстати, как его зовут?) кланяться и ломать шапку, он и видел-то его всего дважды в жизни; мосластый производил холуйские телодвижения по собственной инициативе, он сам себя превращал в раба.
Раз он так со мной — значит, и я с ним буду так же, — решил банкир, сделал брюзгливое лицо и резким жестом показал: открывай ворота, и поживее.
В четырех метрах за забором асфальт кончался, дальше была темнота. Здесь Знаев вышел, поманил мосластого, поморщился от сильнейшего запаха чеснока и спросил: