потому, что рядом стоял мужчина, который ей нравился, был привлекателен и заставил ее думать… о еде. Есть здесь какая-то связь? Превратится ли она в богомола и сожрет его, как кусок бисквита, или она покорится ему, как того требуют, утверждала Маргарита, любовные отношения, и ее плоть станет тортом в его сладких зубах? Наверное, решила она, устав от плотоядных метафор, никто никого не сожрет, они станут похожими на обнаженные статуи в саду Сен-Клу-ле-Дюк, что, сплетясь мраморными руками, стояли в нелепых позах, причем обязательно под дождем — да, он и она виделись ей мокрыми и лоснящимися под проливным летним дождем, мужчина и женщина рядом, нет — прижавшись животами друг к другу, Венера и Марс, лицом к лицу, и струи воды стекают вниз. На тыльной стороне его руки, что держала чайную чашку, она увидела светло-золотистые волоски и попыталась представить себе статую Марса с волосами на интересных местах, но дождь прилизал волосы, как у мокрой собаки; да, волосатый мужчина больше всего похож на собаку, когда он не торт и не мрамор, а теплая враждебная плоть, к тому же мокрая. Каролина не была уверена, что ей доставит радость реальное мужское тело, даже если оно будет ей предложено, чего он, только что женившийся, видимо, не собирался делать.

— Каждый день по дороге в Капитолий я вижу, как растет дом вашего брата. Кажется, он будет размером с Капитолий.

— Не знаю, зачем ему здесь дом. — Победа Каролины в Вашингтоне была столь безоговорочна, что она могла выдержать конкуренцию со стороны брата. Все же Блэз пока контролировал состояние Сэнфорда, а Вашингтон выставлен на продажу и достанется исключительно тому, кто предложит низшую цену. Как только Блэз женится, настоящей миссис Сэнфорд станет его жена, а мисс Сэнфорд, сестра — старая дева, начнет угасать, какой бы газетой она ни владела. Кто захочет прийти в маленький дом в Джорджтауне, когда есть мраморный дворец на Коннектикут-авеню, двери которого всегда открыты? Она должна выйти замуж. Она должна построить дом. Она должна затащить Джеймса Бэрдена Дэя в постель. — Конечно, он хочет купить «Пост», но мистер Уилкинс не собирается продавать.

— Слава Богу. Нам нужна здесь хотя бы одна демократическая газета. — Каролина заметила, что у запястья светлые волоски кончаются, а затем опять появляются в изобилии на той части руки, что видна из-за расстегнувшейся запонки. Маргарита ее предупредила, что если она сохранит невинность еще на один сезон, она просто зачахнет. Как знамение, в комнату вошла Китти с блюдом маленьких пирожных, зловеще украшенных сушеными фруктами.

— Нет, нет. — Она отодвинула тарелку, почувствовав легкую дурноту. — Спасибо, — добавила она, почувствовав, что отказалась чересчур резко. — Ваши детские пальчики — сплошное объедение.

Китти подозрительно посмотрела на зияющую брешь в торте, и Каролина поняла, что в этом подозревают именно ее, женщину-пожирательницу. «Прикрытый костер дает наибольший жар», — то было одно из любимых народных выражений Маргариты, с неодобрением наблюдавшей за своей двадцатипятилетней девственницей-хозяйкой.

— Мистер Уильямс говорит, что президент Кливленд собирается баллотироваться в третий раз. — В отличие от большинства вашингтонских жен, Китти сама была политиком, вымуштрованным отцом.

— Надеюсь, он дважды подумает и останется дома в Принстоне. — Дэй смотрел на подбородок Каролины. Что это, пудра или сахар от киттиного печенья? — Я уверен, что Брайан будет снова выдвинут. Я за него. Там, откуда я, все за него.

— Никогда не видела, чтобы человек так много ел, — сказала Китти и оставила мужа с Каролиной. Каким образом, удивлялась Каролина, еда стала прозаическим лейтмотивом — с облегчением она нашла музыкальную метафору, столь быстро зазвучавшим между ними? Она смотрела не на торт, а на худощавое лицо, склонившееся над ней, губы, в уголках чуть изогнутые вверх, как у праксителевского фавна. Но мраморные фавны лишены рыжей шевелюры, и она не была уверена, как она откликнется на открытие истинной сущности любви. Теоретическое представление о мужском теле и реальность так же далеки одно от другого, как теоретическое представление об американской системе правления, сдобренное высокопарными банальностями, — от грязной, отвратительной демократической практики. Но какие бы сюрпризы ее ни ждали, он по крайней мере не толст, как Дел.

Губы фавна, предназначенные для любви, тихо заговорили о недавней забастовке шахтеров.

— Страна была близка к краху накануне выборов. У меня дома возникла настоящая паника, доложу я вам. Грядет зима, а угля нет. Нам следовало взять это в свои руки, но Рузвельт раньше приехал к шахтовладельцам и шахтерам. Разумеется, он на стороне шахтовладельцев. Он заставил их поступиться несколькими центами, а это им ничего не стоило, коль скоро рабочие согласились на десятичасовой рабочий день, но у них не было иного выбора. Скоро начнется настоящая драчка…

— Демократов с республиканцами?

— Нет. Хозяев страны с теми, кто делает всю работу.

— Но хозяева ведь тоже работают. Подчас сверхурочно.

Дэй ухмыльнулся, обнажив белоснежные зубы, в переднем была заметна небольшая трещинка, опять-таки как на мраморе, нет, скорее алебастре. И все равно он больше похож на Марса, чем фавна, а раз так, то ей хотелось стать подругой Марса, Венерой. Быть может, каким-то чудом ее груди удвоятся в размере к тому моменту, когда будет заключен союз войны и любви. Маргарита предложила ей прибегнуть к специальным упражнениям и настойкам. Но упражнения показались ей утомительными, а настойки тошнотворными, и грудь оставалась как у богини охоты девственной Дианы, а не Венеры. Каролина начала говорить, она нервничала.

— Прошлой осенью Хэй едва не стал президентом…

— Бедный старик…

— О, он не так уж стар, хотя смерть Дела его подкосила. — Не надо было упоминать Дела, довольно соболезнующих фраз. — Он очень разволновался, когда из Питтсфилда пришло сообщение о том, что в президентский экипаж врезался трамвай и погиб агент секретной службы, а мистер Рузвельт летел по воздуху, как… пышный пончик, — снова еда, и вовсе не к месту, — и никто, конечно, не знал, насколько серьезно он ранен…

— Да, да. У него мозги набекрень.

— Не больше, чем всегда. Я часто видела его на Джексон-плейс, куда он переехал на время перестройки Белого дома. У него нарывает нога, задета кость. И ничего больше. Он по-прежнему полон энергии, а мистер Хэй так и не стал президентом.

— Не повезло. По воскресеньям я езжу верхом. — Наконец губы фавна произнесли нужные слова. — Вдоль канала. До Чейн-бридж. В воскресенье после обеда…

Больше Каролина никогда не будет говорить с ним о еде.

— Я прокачусь с вами.

Как ни странно, именно он сказал, а не она:

— Со мной это впервые. — Они лежали рядом, обнаженные — вовсе не тот