— Все будет в порядке. Обещаю.

— Нет, Бен.

— Я просто вспылил, Джек.

— Понимаю. И сочувствую. Но в данный момент ты не совсем стабилен.

— Разумеется, я не слишком стабилен. Любой бы человек на моем месте…

— Вот именно. Тогда зачем усугублять свои печали собранием партнеров? Знаешь, предлагаю тебе взять неделю отпуска. Восемь дней, если хочешь. Возвращайся в следующую среду. Приведи себя в порядок.

— Что ты такое мне говоришь, Джек?

— Я считаю, что тебе нужно время…

— Что ты такое мне говоришь, Джек?

— Ты дерьмово выглядишь. Не просто усталым. Ты выглядишь перепуганным. И ты так выглядишь уже несколько месяцев. Вопросы задаются…

— Кто задает вопросы?

— Догадайся сам. Прескотт Лоуренс, Скорри Томас, каждый полноправный партнер в фирме…

— С моей работой все было в порядке.

— Без сомнений. Но они все равно беспокоятся, Бен. Ты же знаешь этих придурков, для них имидж все. А в последнее время ты выглядишь как человек, у которого крупные неприятности. И это очень заметно. Они могут талдычить мне, что сочувствуют тебе: «Мы здесь одна семья», — но поверь мне, втайне они испытывают презрение. Упадок духа, депрессия, отчаяние — они и слов-то таких не знают. Потому что не ведают, что с этим делать. Никогда ничего подобного не пускают на порог. Это же бизнес. Uber alles.[24]В бизнесе иллюзия уверенности не менее важна, чем профессиональная компетенция. А ты уже давно не выглядишь уверенным, Бен. И это действует им на нервы.

Я отвернулся, повернул кресло к окну. Пять маленьких шагов. И ничего больше не потребуется. Раз. Два. Три. Четыре…

— Ты насчет Эстелл не волнуйся, — продолжал Джек. — Пошли ей цветы, записку с извинениями, а я позабочусь, чтобы она держала язык за зубами по поводу сегодняшнего происшествия, потому что меньше всего нам нужно, чтобы она разнесла это все по офисному сарафанному радио. Еще я поговорю с Прескотом Лоуренсом, поведаю ему о твоих домашних проблемах, скажу, что все это накапливалось последнее время, угнетало тебя, но что я полностью уверен, что ты выдержишь. Ну и прочее такое дерьмо. Он ведь учился в Йеле вместе с твоим папашей и Джорджем Бушем, не так ли? Думаю, он на это купится. Ты ему нравишься, Бен. Ты всем нам нравишься.

Я промолчал. Продолжал смотреть в окно.

— С тобой все будет в порядке. Ты сам знаешь. Мне нужно, чтобы с тобой все было в порядке. Время сейчас не на моей стороне.

Он встал. С некоторым усилием.

— Теперь поезжай домой, — сказал он.

— Дома нет никого. Бет увезла детей к сестре в Дарьен. Она хочет, чтобы я убрался из дома к воскресенью, когда она собирается вернуться.

Джек посмотрел на ковер у своих ног:

— Что я могу сказать?

— Ничего.

— Тогда поезжай в город. Пообедай, выпей пяток мартини. Выспись в кинотеатре. Представь себе, что тебе не надо зарабатывать себе на жизнь. Прочисть себе голову.

Он открыл дверь.

— Еще одно, последнее, — сказал он. — Мел Купер. Король самых крутых адвокатов по разводам в Нью-Йорке. Мой друг. Я ему позвоню.

— Спасибо.

— Увидимся, — сказал он и ушел.

Время сейчас не на моей стороне. И не на моей. Я сделал эти пять шагов до окна. Поднял раму и едва не отлетел к столу под напором холодного осеннего ветра. Удержался, схватившись за Подоконник. Наклонился вперед и посмотрел вниз, в глухой гул Уолл-стрит. Даже на девятнадцатом этаже он был отчетливо слышен. Руки вспотели. Я уже с трудом удерживался, В любой момент мог упасть. В огромную и широкую пустоту. Но в тот момент, когда мне оставалось только нагнуться вперед, я оттолкнулся от подоконника и упал на пол офиса.

Ветер с воем врывался в открытое окно. Снизу доносилась какофония автомобильного движения. Я заглянул в пустоту и содрогнулся. Теперь я знал, что этой альтернативы для меня нет — у меня никогда не достанет мужества или бесшабашности, чтобы сделать этот последний длинный прыжок. Я увяз в себе и в своем преступлении.

Я быстро закрыл окно и вернулся за стол. Достал из ящика лист хорошей бумаги, взял ручку и написал записку Эстелл с извинениями за свою необузданную вспышку («Я не слишком легко воспринял решение Бет покончить с нашим браком. Это не извиняет моего поведения, но, пожалуйста, пойми, что мой гнев непосредственно к тебе не имел никакого отношения»). Я также добавил несколько предложений относительно того, какая она великолепная секретарша, бла, бла, бла, и поставил ее в известность, что по совету Джека беру отпуск на следующую неделю, но буду на связи, если случится что-то непредвиденное. Положил записку в конверт, написал на конверте «Эстелл» и оставил его на видном месте на столе. Затем позвонил в цветочный магазин и распорядился, чтобы сегодня днем прислали в офис букет роз на сто долларов.

Закончив самобичевание, я полез в нижний ящик и вытащил папку, в которой лежало мое собственное завещание. Естественно, я составлял его сам — чистый, ясный документ, по которому основной капитал отходил Бет и детям. После моей смерти ей будет неплохо жить. Страховка по закладной означает, что дом немедленно перейдет в ее собственность. Имелось также на $250 000 разных акций. По корпоративной и личной страховке она получит еще $750 000. «Лоуренс, Камерон и Томас» выплатят в качестве компенсации мою зарплату за год. И еще были $42 000, которые я получал ежегодно из наследства после смерти моего отца. Иными словами, у нее будет примерно $1,4 миллиона, которые, если ими правильно распорядиться с помощью созданного мной трастового фонда, будут приносить ей ежегодно приблизительно сто тысяч долларов. Достаточно для вполне комфортной жизни для нее и мальчиков в Нью-Кройдоне.

Я тщательно проверил все свои страховки. Они охватывали все, даже самые невероятные варианты моего ухода из жизни (кроме гибели на войне), так что вероятность отказа платить по страховкам была крайне невелика.

Я снова запер все документы в ящик стола, запил очередную таблетку «декседрина» «маалоксом», схватил пальто и кейс, дождался, когда Эстелл выйдет из приемной, и быстренько покинул офис.

На Бродвее я поймал такси и велел водителю-литовцу отвезти меня в Колумбийский университет, где я осел после полугодичных поисков самого себя в Париже. Я не мог вспомнить, когда в последний раз навещал этот отдаленный уголок Верхнего Вест-Сайда. Когда живешь в пригороде и работаешь на Уолл-стрит, твой круг общения обычно не включает задворки науки в Морнингсайд Хайтс. Таксист, оказывается, город знал. Он был, вероятно, одним из тех пяти таксистов, которые сподобились пользоваться картой. Но он явно страдал синдромом самоубийцы и гнал по Вест-Сайд-драйв с дикой скоростью, в последнюю секунду объезжая другие машины и что-то бормоча по-литовски. До места, где Бродвей пересекается со 116-й улицей, мы добрались всего за двадцать минут, хотя мне потребовался еще один глоток «маалокса», чтобы утихомирить желудок, когда мои ноги наконец коснулись земли.