– Я в восторге, у них теперь все будет по-другому… как и у меня, впрочем. Большое, большое тебе спасибо.

Он собрался ответить, но его перебили:

– Детишки! – заорал Габи.

Мы, не мешкая, подошли вдвоем к ресторану: наш круглый столик ожидал нас в углу. Я не сразу села, сначала обошла террасу, чтобы поприветствовать клиентов, как всегда, когда приходила ужинать с ними: я останавливалась, чтобы перекинуться с кем-то парой слов, посмеяться над их каникулярными историями, которые выучила наизусть, поинтересоваться у детей, достаточно ли теплая вода в бассейне. Потом я зашла поздороваться с официантами, с которыми сегодня еще не встречалась. Просунув голову в дверь кухни, я позвала Шарли. Он жестом дал понять, что у него все хорошо, я сделала то же самое, хоть и мало что понимала, и чем дальше, тем меньше.

Как только я приблизилась к нашему столику, Габи и Василий прервали разговор. Последний встал, отодвинул мне стул, и я села. Я не стала раздражаться из-за того, что они резко замолчали, не хотелось, чтобы сегодняшний вечер омрачался мелкими обидами. Габи щедро налил мне вина. Я узнала этикетку – любимый сорт Джо… За столом царила тишина, она не напрягала, совсем наоборот, и я почувствовала себя уютно. Как старый хозяин этих мест Габи был удовлетворен тем, что видит, и восхищался террасой. У него были мудрые глаза старого человека, прожившего тысячу жизней. Василий, который до этого ужинал только на кухне, внимательно, в деталях изучал обстановку: площадку с фонтаном и деревьями, одежду официантов, довольную реакцию клиентов. А я просто отдыхала, наслаждаясь минутами неожиданного и благотворного спокойствия.

Шарли присоединился к нам в сопровождении официанта. Меня обрадовало, что он сумел освободиться, пусть и ненадолго, что неудивительно. Не будь его с нами, я бы огорчилась – неправильно ему оставаться в стороне. Он на свой страх и риск приготовил для нас традиционное местное блюдо, фирменный рецепт Габи: баранью голяшку, запеченную с тимьяном и с гарниром из местной перловки. Его наставник с гордостью посмотрел на Шарли, который не отрывал от него напряженного взгляда. Никто не брался за вилки и ножи: пробовать первым – прерогатива шефа. Я обменялась понимающей улыбкой с Василием, захваченная этой сценой. Когда Василий уехал двадцать лет назад, Шарли был всего лишь неумелым и робким поваренком, которому шеф каждую минуту указывал, что он должен делать. Василий, скорее всего, не забыл, как Шарли тогда со всем соглашался и терпеливо сносил выговоры. В мозгу сами собой вспыхивали картинки. Василий часто подбадривал поваренка, уговаривал не сдаваться. Я даже однажды подслушала их разговор. Василий убеждал Шарли: «С какой стати тебе бояться Габи, если ты не побоялся сбежать из армии! Спорим, настанет день, когда он будет тобой гордиться?!»

– Мальчик мой, – сказал наконец Габи, – бывало, у меня получалось хуже, чем у тебя. Все твои блюда идеальны…

Габи действительно гордился достижениями своего духовного сына. Все, начиная с Шарли, облегченно выдохнули, а сам Шарли даже покраснел, что случалось с ним редко, и выпрямил спину. Ему понадобится время, чтобы переварить этот комплимент, который в действительности значил гораздо больше, чем просто похвала. Это были признание и любовь в чистом виде.

Атмосфера за ужином была благодушная, веселая, а для Габи ностальгическая. Он внимательно следил за тем, чтобы все хорошо ели и у всех было вино, и практически один за столом говорил: делился воспоминаниями об их с Джо хулиганских проделках в марсельском порту. Василий знал эти истории, как если бы сам в них участвовал, и подхватывал конец почти каждой фразы. Пару раз я чуть не подавилась, услышав, на что эти парни были способны. Габи хохотал, и тут же в уголках его глаз скапливались слезинки, а он промокал их огромным носовым платком. Никто его не перебивал, мы давали ему пережить свои воспоминания и старались не смутить его. Сам Габи и поток его слов, казалось, возвращали Джо и Машу за наш столик.

Стемнело, терраса постепенно пустела, Шарли реже убегал на кухню. На этот раз он вернулся с полными руками. Поставил на стол ликерные рюмки и бутылки дижестива. Габи выразил благодарность, хлопнув Шарли по спине, да так, что тот едва не улетел на другой конец стола. Я подавила смех, Василий тоже. Придя в себя, Шарли без единого слова налил своему шефу рюмку марка[5], который обычно пил и сам. Он был в курсе моих пристрастий и, ни о чем не спрашивая, налил мне фаригуль[6], потом жестом спросил Василия, что тот предпочитает.

– То же, что Эрмине, пожалуйста.

Шарли, удивленный его выбором, вздернул бровь. Я тоже недоумевала, и только Габи не реагировал. Ликер был сладким и менее крепким, чем марк.

– Я пью его в память об отце, – ответил Василий на наш немой вопрос. – Когда я был маленьким и болел зимой, он наливал мне глоток, утверждая, что тимьян меня вылечит! И между прочим, делал это при твоем пособничестве, Габи, и за спиной матери, которая, прознай она об этом, выпустила бы вам обоим кишки.

Мы все рассмеялись.

– Я счастлив, дети мои, – объявил Габи. – Сегодня вечером Джо и Маша сделали мне прекрасный подарок, перед тем как я уйду насовсем.

– Габи, перестань! – возмутился Василий.

– Не мешай мне наслаждаться тем, что я вижу вас всех вместе, – отмахнулся он. – Я на очереди следующий, вам пора к этому привыкнуть. Вы могли бы быть моими детьми, я всех вас одинаково люблю. Тебя, Василий, я помню новорожденным, я читал гордость в глазах твоего отца за то, что у него есть сын, я видел, как ты бегал с голой попкой по этому двору, и наблюдал за тем, как ты становишься мужчиной. И вот я снова тебя вижу, когда… Мой мальчик, мой партнер по кухне, – обратился он к Шарли, – ты безупречный мастер, талантливый, щедрый, о лучшем преемнике я и не мечтал, хотя я не многого ждал от тебя, когда ты только пришел. А ты, мелкая…

Он нежно улыбнулся мне, а я схватила его морщинистую руку.

– Я наблюдал, как ты выбираешься из своей скорлупы и становишься потрясающей красавицей. Ты вкалываешь, не жалея себя, зато ты возвращаешь «Даче» ее лучшие времена… Сегодня вечером я жалею только об одном.

– О чем, Габи, дорогой?

– О том, что нет музыки и я не увижу тебя танцующей с клиентами, как это до тебя делала Маша.

Он прижал меня к груди.

– Поскольку ты не собираешься оставить нас прямо сейчас, я рада пригласить тебя в следующую среду на большой летний праздник, который я решила устроить в память о Джо и Маше. На нем я станцую с тобой.

Он поцеловал меня в макушку и стиснул еще крепче. За столом все умолкли. Тишину нарушили вызывавшие меня клиенты. Я извинилась, встала, попрощалась с Габи, заставив его пообещать, что он приедет сюда через несколько дней, и направилась в холл легкой походкой и с улыбкой на губах. Мне понравился этот вечер, он согрел меня, несмотря на пронизанную ностальгией атмосферу. За столом недоставало Джо и Маши, но сам ужин был воплощением теплого гостеприимства «Дачи». И впервые после смерти Джо я тоже его ощутила.