— Неужели герру профессору не подошло ничего из этих вещей? — осведомилась Герт, увидев разложенные на кровати покупки.

Лэнг поднял глаза на ее отражение в зеркале.

— Лучше бы тебе не бросать нынешнюю работу. Комик из тебя не получится.

Она непонимающе взглянула на его лицо в зеркале; пришлось все объяснить.

— Блюхер мертв. Убит точно так же, как и Дон. Пока я находился в доме, заявились полицейские. Я оставил одного из них пристегнутым наручниками к баранке его машины.

Герт, похоже, не слишком удивилась. Конфликты с полицией уже входили у Лэнга в привычку.

— А остальные?

— Только один. Он гонялся за мною где-то в других местах.

Она кивнула, медленно переваривая новость, а потом запустила руку в свою необъятную сумку и вытащила пачку сигарет.

Лэнг отвернулся от зеркала.

— Рано или поздно эта пакость убьет тебя, — страдальчески поморщившись, сказал он, когда Герт чиркнула спичкой.

Она выдохнула струйку голубоватого дыма.

— Не раньше, чем тебя застрелит какой-нибудь полицейский.

Тут крыть было нечем. Туше, как говорят фехтовальщики.

Герт поглядела по сторонам, нашла пепельницу и кинула туда спичку.

— А что-нибудь еще, кроме полиции, тебе удалось найти?

— Кто-то уже хорошенько порылся там, все было засыпано бумагами. А я не успел ничего посмотреть — явилось гестапо.

Герт села на край кровати; в одной руке сигарета, а другой она взяла пепельницу и принялась рассеянно крутить ее.

— Полагаю, нам придется вскоре покинуть Гейдельберг.

Лэнг вернулся к зеркалу, чтобы оценить новый цвет волос.

— Как можно скорее. Пока полицейские не распространили мой портрет еще больше, чем это сделала газета.

— И куда же мы отправимся? Они установят наблюдение во всех аэропортах.

Удовлетворившись увиденным, Лэнг потянулся за имевшимся в ванной феном для волос и, включая его, спросил:

— Как насчет хорошей дальней поездки, скажем, в Монсегюр?

Герт потушила сигарету.

— Почему в Монсегюр? — спросила она, повысив голос, чтобы перекрыть визгливый шум фена.

Лэнг с торчавшими во все стороны волосами повернулся к ней.

— Если мы сможем узнать, что там искал этот тип, Скорцени, то сможем выяснить и то, почему кто-то так жаждет нашей смерти и кем может быть этот кто-то.

Берлин, Вильгельмштрассе, Рейхсканцелярия,

март 1944 г.

Адольф Гитлер обычно работал, стоя у громадного мраморного стола. Сегодня он не стоял на месте, а расхаживал по просторному залу, ожидая новостей, которые могли поступить в любую минуту. Планы обороны французского побережья, важнейшие приказы по передвижению войск — все это могло подождать, как сейчас ждал он, самый могущественный человек во всей Европе, если не во всем мире.

Но, хотя он и был готов к стуку в дверь, все равно подпрыгнул от неожиданности.

В дверях появился и вскинул руку в приветствии обершарфюрер[27]. В отлично сидящей форме, белокурый и голубоглазый, шести с лишним футов росту, он вполне годился для плаката, призывающего вступать в ряды СС.

— Мой фюрер, — почти выкрикнул он, уставившись неподвижным взглядом куда-то на несколько футов выше головы Гитлера, — рейхсфюрер Гиммлер!

Маленький по сравнению с фельдфебелем Генрих Гиммлер вошел и точно так же отсалютовал. Обершарфюрер вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Свет, падавший из окон, отражался от очков Гиммлера, лишая собеседника возможности видеть его глаза. Руководитель СС был одет в черную эсэсовскую форму, отглаженные галифе уходили в начищенные до яркого блеска высокие сапоги; китель сверкал наградами, казавшимися не столько военными, сколько парадными[28]. Самый страшный человек во всей Германии, Гиммлер возглавлял и гестапо, и СС, и собственную контрразведку СС, Sicherheitsdienst, или SD. Именно в качестве главы последней из перечисленных служб Гиммлер и явился сегодня к фюреру.

— Ну? — спросил Гитлер. Нетерпение заставило его на сей раз воздержаться от шуток, вошедших в обычай, когда он встречался со старыми товарищами по первым годам существования национал-социалистической партии. — Что вы нашли?

Ничуть не встревоженный необычной бесцеремонностью, Гиммлер улыбнулся.

— Хорошие новости, мой фюрер. Священник Каас подтвердил слухи.

Гитлер недоуменно взглянул на него:

— Каас?

— Ватиканский священник, его родственники живут в Мюнхене. Он подтвердил сведения об открытии, сделанном во время раскопок могилы предыдущего Римского папы.

Взгляд Гитлера устремился куда-то вдаль; Гиммлер прекрасно знал это выражение на лице вождя.

— Замечательно! Теперь нам остается лишь проверить все это самим. А Римского папу, если будет продолжать ныть, заставим замолчать!

Гиммлер плохо понимал, какое значение могут иметь даже самые возмущенные протесты папы. В конце концов, вся армия Ватикана — швейцарская гвардия — едва ли насчитывала сто человек. Впрочем, он и подумать не мог о том, чтобы перечить единоличному лидеру Германии. Как-никак Гитлер руководствовался советами своего астролога, никогда не ошибающегося пророка; именно он, когда генералы растерялись, рекомендовал вторгнуться в Рейнскую область, Австрию и Чехословакию.

Гитлер был буквально одержим оккультизмом. Гиммлер внутренне содрогнулся, подумав о том, сколько сил и средств было потрачено на розыски копья Лонгина, того самого, которым якобы проткнули распятого Христа. Оно ничем не отличалось от любого древнего оружия, да еще и подозрительно хорошо сохранилось. Гитлер, не задумываясь о расходах и риске, посылал людей в находившуюся под властью Великобритании Палестину на бесплодные поиски Ковчега Завета. Четыре грузовика всякого барахла доставили ему из пещеры в юго-западной Франции, где в Средние века скрывались последние представители какой-то еретической секты. Лишь угроза вторжения через Ла-Манш помешала Гитлеру отправить еще одну экспедицию в юго-западную Францию, где, по его убеждениям, был схоронен Святой Грааль.

Но разве подобало Гиммлеру сомневаться в решениях гения, заткнувшего за пояс сначала все политические умы Германии, совершенно законно сделавшись канцлером, а потом и военных, бескровно аннексировав земли, по праву являвшиеся немецкими? Фюрер сказал, что Римскому папе следует приказать умолкнуть, значит, так тому и быть.