Лэнг распахнул дверь полностью и обнаружил профессора.

Блюхер, втиснутый в угол за дверью, уставился в потолок остановившимися глазами, сжимая в руке очки. Лицо его искажала гримаса панического ужаса, как будто он точно знал, что с ним случится.

Нисколько не сомневаясь в том, что Блюхер мертв, Лэнг все же переступил через вытянутые ноги, присел на корточки, положил руку на голову убитому и повернул ее. Если бы даже у него и оставались хоть малейшие сомнения насчет участи жертвы, то при виде маленького красного отверстия точно там, где череп соединяется с позвоночником, им уже не оставалось места. Слабый запах кордита и сожженных волос, а также отчетливо видимые синеватые точки вокруг раны сказали Лэнгу, что дуло находилось в считаных дюймах от места, куда вошла пуля. Убийство-казнь, произведенное из малокалиберного пистолета; звук выстрела легко погасит любой глушитель.

Точно так же было с Доном Хаффом.

И по той же самой причине.

Судя по тому, что крови на полу было совсем немного и она уже свернулась, а тело успело остыть, Блюхер был мертв уже довольно давно — возможно, с минувшего вечера. Лэнг очень жалел, что не может вспомнить, что же рассказывали по этому поводу на Ферме. Через какое время возникает rigor mortis[25]? Через какое заканчивается?

«Какая разница? — спросил он сам себя. — Мертв — значит, мертв».

Куда важнее было, то, что убитый намеревался показать ему. Могли ли остаться здесь эти злосчастные бумаги? Лэнг посмотрел на учиненный в комнате разгром. Наверняка кто-то здесь что-то искал.

Он выпрямился и замер, не зная, с чего начать.

— Герр доктор Блюхер?

Голос донесся снизу.

Взглянув в окно, Лэнг увидел полицейский автомобиль. Несомненно, кто-то из добропорядочных соседей заметил открытую дверь и оповестил власти.

Присутствие на месте убийства беглеца, учинившего страшный дебош в аэропорту, чей портрет только что был опубликован в газете, наверняка навело бы полицейских на одну-единственную, напрашивающуюся сама собой мысль: это убийца. И неважно, что назавтра судебно-медицинская экспертиза покажет, что убийство совершено гораздо раньше, чем Лэнг появился здесь. Если возникнет необходимость, он объяснится, но позже. А сейчас ему необходимо исчезнуть.

Еще раз оглянувшись по сторонам, Рейлли убедился в том, что лестница в доме была только одна — та самая, что вела в гостиную, откуда доносились голоса приехавших полицейских.

Подавив в себе нарастающую панику, Лэнг медленно, стараясь двигаться беззвучно, подошел к окну, на котором не было занавесок. Разобравшись за секунду-другую, как действует оконная защелка, он распахнул створки. Внизу, в футах в десяти-двенадцати, располагалась компостная куча.

Лэнгу оставалось радоваться, что он не на какой-нибудь ферме, где компост состоял бы не только из преющей травы и ботвы прошлогодних овощей. Перевалившись через подоконник и держась одной рукой, другой он подтолкнул створки окна, чтобы они закрылись. Не совсем, конечно, но, по крайней мере, так, чтобы полицейские не обратили бы в первую же секунду внимания на то, что в комнате, где произошло убийство, открыто окно. Если повезет, они вообще этого не заметят. Впрочем, если они додумаются посыпать подоконник порошком, то найдут отпечатки. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Лэнг разжал пальцы и приземлился на мягко спружинивший компост. Отряхиваясь, он поднял голову и увидел в окне второго этажа соседнего дома лицо человека, уставившегося на него с раскрытым от изумления ртом. Под аккомпанемент громких и испуганных криков Лэнг бросился к калитке.

Когда он свернул за угол, полицейские уже выходили из парадной двери дома профессора.

— Schnell! Ег hat da gelaufen![26]— воскликнул Лэнг, указывая направо.

Он решил положиться на известную теорию, основывающуюся на том, что немцы должны выполнять любую команду, если только она отдается громко и уверенно. Но в данном случае теория подтвердилась только наполовину. Один полицейский рванулся в указанном Лэнгом направлении; второй же остановился и, прищурившись, не давая Лэнгу пройти к автомобилю, внимательно всмотрелся в его лицо. Можно было не сомневаться, что он сравнивал стоявшего перед ним мужчину с фотографией, опубликованной в утренней газете.

— Кто вы такой и что вы делали в доме герра профессора? — спросил по-английски полицейский, взявшись за кобуру.

Значит, распознал в Лэнге американца. Вероятно, нужно было скомандовать сухо, будто сплевывая слова, а Лэнг грозно зарычал.

Впрочем, Лэнг не стал задумываться над недостатками своей лингвистической подготовки. Он выхватил «глок» и прицелился в голову немца раньше, чем тот успел открыть кобуру.

— Так и держите правую руку. Левую руку заведите за спину, достаньте пистолет двумя пальцами за рукоять и киньте как можно дальше.

Полицейскому, судя по всему, не понравилось выражение лица американца — он беспрекословно повиновался.

— Умница! Теперь бросьте туда же рацию.

Рация описала в воздухе дугу и шлепнулась где-то за спиной Лэнга, за забором.

Поглядывая искоса в ту сторону, куда убежал второй полицейский, Рейлли провел своего пленника к его автомобилю, одним движением разорвал провод встроенной рации и приковал беднягу наручниками к рулевому колесу. Взглянув под «торпеду», он обнаружил рукоять замка капота; открыв мотор, сорвал крышку распределителя и отправил ее вслед за рацией и оружием. После этого спокойно сел в свою машину и уехал в направлении, противоположном тому, куда был отправлен первый полицейский.

На обратном пути в гостиницу он остановился возле аптеки, обозначенной вывеской, изображавшей ступку и пестик, и купил краску для волос, ватные шарики, ортопедический корсет и оправу для очков с простыми стеклами. Чуть дальше, в другом магазине, он приобрел смену одежды, оставшейся в аэропорту, — мешковатые немецкие джинсы, какие не стал бы носить ни один ковбой из тех, кого он когда-либо видел, и итальянскую трикотажную рубашку. Особенно внимательно он выбирал сандалии и черные носки, стараясь как можно больше походить на среднестатистического европейца.

Теперь любой, кто ищет американца Лэнгфорда Рейлли, увидит белокурого немного толстощекого мужчину, одетого в обычную европейскую повседневную одежду. Он больше не будет походить на фото в паспорте, но это ничего не значит до тех пор, пока он находится в Европе. «Общий рынок», по сути, отменил границы между его участниками.

Когда Лэнг возвращался к автомобилю, мимо с воем сирен промчались, направляясь в ту сторону, где остался дом Блюхера, три полицейские машины. Он подумал, что униженному им служителю порядка предстоит непростое объяснение со своим начальством.

Когда Герт вернулась в гостиницу, Лэнг красил в ванной волосы.