– Потом начнется другая жизнь… – неопределенно сказала я.

– В каком смысле – другая?

Они смотрели на меня двумя парами расширенных от любопытства глаз – почти так же, как несколько дней назад жители квартиры номер 8 на моей окраине.

Я сделала вид, что пропустила вопрос мимо ушей.

– Извините, – наконец решилась удовлетворить любопытство Томочка. – А вы кто? Наш новый куратор? Или учитесь на заочном?

Я поняла, что крючок заброшен, интерес возник и должен перерасти в нечто большее и что теперь я могу валять какого угодно дурака.

И уж сегодня ни Томочка, ни мой дорогой Мирослав не сделают мне ни одного замечания!

– Ошибаетесь, – загадочно промурлыкала я. – Считайте, что я ваш случайный собеседник. А сюда меня занесла судьба и… жара: в этих университетских стенах всегда прохладно. К тому же нет ничего лучше, чем поболтать со случайными собеседниками. Не так ли?

Они послушно закивали головами и обменялись быстрыми взглядами. О, я знала, что значит это переглядывание: я показалась им интересным «человеческим материалом». Отлично!

И я продолжила:

– По крайней мере, я не знаю более комфортной ситуации, чем говорить с человеком, который тебя не знает и которого не знаешь ты. Но вынужден какое-то время находиться с ним под одной крышей. Это все равно что разговаривать с Богом. Вы когда-нибудь разговаривали с Богом?

Кажется, у Мирося отвисла челюсть, он категорически покачал головой и хотел что-то ответить, но я не дала ему вымолвить ни слова, махнула в воздухе рукой и улыбнулась:

– Неправда! Нет такого человека на свете, который с НИМ не разговаривает!

– Я не разговариваю, – уверенно сказал Мирось.

– Неправда. А у кого сегодня утром вы просили хорошую оценку? – улыбнулась я. – Или скажете, что этого не было?..

Мирось смущенно молчал.

– Н-н-но… – от волнения Томочка даже начала заикаться так же, как я. – Но Бога нет.

Я снова изобразила кошачью улыбку:

– Это вы говорите сейчас. После экзамена по политэкономии. Интересно, что вы скажете лет через двадцать…

– Вряд ли мы поменяем свои убеждения, – строго сказал Мирось.

Я мысленно рассмеялась. Но даже мысленно это получилось слишком громко: смех так и прыгал из моих глаз. Вспомнила, как буквально позавчера он с умным видом убеждал Томочку в обратном…

– Люди, живущие на этом земном шаре, все разные, – продолжала я. – Среди нас есть даже папуасы! Уже не говоря о всяких чудаках, злодеях и извращенцах. Есть больные, здоровые, миллионеры, нищие, грешники и праведники, ученые и кретины… Одним словом, можете продолжить этот список как угодно. Худые и толстые. Брюнеты и блондины. Американцы и… албанцы. И между всеми нами огромная разница, иногда – пропасть. Непреодолимая пропасть во всем. Но есть всего одно сходство: с НИМ, по крайней мере, хоть один раз говорил каждый!

– Точно! – расширила глаза Томочка.

Она смотрела на меня с восхищением.

Мирось выглядел растерянным. Он напряженно искал аргументы и наконец сказал приглушенно:

– И… Сталин… разговаривал?..

– Еще бы! – уверенно сказала я, хотя смех прямо душил меня изнутри. – Не сомневаюсь, был момент, когда он, обращаясь к НЕМУ, визжал, как крыса!

Повисла пауза. Они напряженно обдумывали услышанное.

Я тем временем посмотрела в окно, где на противоположной стороне улицы висели плакаты с портретами той когорты, которую мои родители почтительно называли «члены Политбюро». «Сказав “а”, надо говорить дальше», – подумала я и продолжила вполне серьезно:

– Если бы все они, – я показала рукой на эти гигантские портреты за окном, – сразу знали, что когда-нибудь все же придется отвечать, у них бы не было таких довольных рож.

– Кого вы имеете в виду? – спросил Мирось, проследив взглядом за моей рукой.

Я подумала, что перегнула палку. Еще сдадут меня в ближайшее отделение милиции за распространение крамольных мыслей среди сознательной советской молодежи.

Я опустила руку и решила быть осторожной.

– Всех, кто считает возможным распоряжаться чужой жизнью…

Они были достаточно заинтригованы. Но взбудоражить сознание двух студентов-атеистов не являлось моей целью.

Они смотрели на меня как на слона, неожиданно появившегося на Крещатике.

Томочка стояла с полуоткрытым ротиком, из которого мило поблескивали ее белые острые зубки. В глазах Мирося светился восторг.

Они были юные и наивные. И очень подходили друг другу. А возможно, такую иллюзию создавала красавица Томочка. По крайней мере, в ее присутствии Мирось приобретал внушительность и выглядел солидно.

Я видела, что они бы с удовольствием пообщались со мной еще немного, и решила отдать инициативу в их руки. А поэтому глубокомысленно замолчала, отвернувшись к окну. Они опять переглянулись – я почувствовала спиной их молчаливый диалог.

Через секунду они озвучили его:

– Можем ли мы пригласить вас на кофе? – спросил Мирось.

– Отпразднуем экзамен! – с благоговением в голосе добавила Томочка.

– Даже не знаю… – с деланной неохотой ответила я. – У вас, наверное, масса своих дел…

– На сегодня – никаких дел! – весело сказал Мирось. – Пойдемте! Я угощаю!

Последняя фраза мне особенно понравилась, ведь у меня, как я уже отмечала, не было ни копейки.

И, откровенно говоря, страшно хотелось выпить кофе…

Мы пошли по длинному прохладному коридору на центральную лестницу, покрытую затоптанной ковровой дорожкой.

Я невольно погрузилась в эту подзабытую наэлектризованную атмосферу экзаменов, когда казалось, что твоя жизнь зависит от легкого росчерка в зачетке. А все время до сдачи ходишь на ватных ногах, язык во рту распухает от ужаса. Походка моих спутников была легкой: они выжили!

Краем глаза я замечала, как Томочка все время пытается схватить Мирося за руку, а он с ласковой отстраненностью пожимает и отпускает ее хрупкую лапку.

Пробившись сквозь потные толпы студентов, мы наконец вышли на перекресток. Мирось кивнул на противоположную сторону – там на пересечении улиц находился гастроном. Возле него толпились разного рода граждане, по большей части те же студенты, прошедшие учебную пытку.

Я поняла, что гастроном и есть то «кафе», где мы должны были выпить кофе. Других кафе поблизости не наблюдалось.

Мы зашли внутрь. У прилавка вилась длинная вереница жаждущих. Обслуживала одна продавщица в бело-сером халате и игривой накрахмаленной короне во взбитом коконе волос.

Она напоминала многорукую индийскую богиню Кали, так как одновременно делала кучу дел. С удивлением я заметила, что кофейного аппарата здесь нет – только широкий металлический поднос с разогретым песком и десяток-другой маленьких турок.