сильнее,

Равно как все, что разрежено пламенем или растерто.

Запах затем возникает из телец, значительно больших,

Нежели тельца первичные голоса, так как сквозь камни

Он не проходит, а голос и звук большей частью проходят.

Вот почему то, что пахнет, с трудом нам дает указанье,

Где, в какой именно части предмета оно пребывает.

Медля в движении воздуха, запахи все остывают,

Признаки вещи уже не доходят горячими к чувству.

Вот почему ошибаются псы, когда след они ищут.

Действуют так не одни только запахи или же вкусы.

Нет, точно так же и образы или окраска предметов

Не в одинаковой степени к каждому чувству подходят,

И одному они более режут глаза, чем другому.

Так для примера: проворные львы никогда не выносят

Вид петухов, нарушающих крыльями тишь полуночи

И возвещающих голосом громким зари появленье;

Так постоянно в сем случае львы вспоминают о бегстве.

Неудивительно, так как во всех петухах существуют

Некие тельца, которые, льву на глаза попадая,

В них протыкают зрачки и при этом ему причиняют

Столь нестерпимую боль, выносить коей хищник не может.

А между тем эти тельца для нашего зренья не вредны,

Так как они или не проникают в него, или даже

Хоть проникают, но все ж им оттуда есть выход свободный,

И на возвратном пути повредить они глазу не могут.

Ныне узнай из немногих стихов моих, что подвигает

Дух наш; откуда берется все то, что на ум нам приходит.

Прежде всего утверждаю, что образы всяких предметов

Многообразно и всюду по всем направленьям блуждают.

Будучи тонки, при встречах они без труда меж собою

Соединяются в воздухе, как паутина, как блестки

Золота. Образы эти по ткани гораздо нежнее,

Нежели те, кои взор поражают, в глаза проникая,

И через поры внутрь тела проходят и там возбуждают

Сущность легчайшую духа и чувство внутри вызывают,

Так что мы видим центавров, со страшными членами Сциллу,

Цербера морды собачьи и признаки тех, кои смертью

Были унесены, коих останки прияты землею.

Образы всякого рода везде в беспорядке блуждают.

Частью они порождаются в воздухе собственной силой,

Частью совместно они истекают от разных предметов

И заключают в себе очертания этих предметов.

Ясно ведь, что не от живого центавра был взят его образ,

Ибо не существовало породы подобных животных.

Так что, когда человеческий образ встречается с конским,

То они оба сцепляются быстро, как сказано выше,

Вследствие их легковесной природы и тонкости ткани.

Прочее все в этом роде от тех же причин возникает.

То, что легко и с подвижностью высшею носится всюду,

Как я сказал уже ранее, может легко одним разом

Ум возбуждать наш смешением образов тонких,

Так как и сам наш рассудок на диво подвижен и тонок.

Что это так, как сказал я, ты можешь легко убедиться.

Все восприятья рассудка похожи на то, что приемлют

Наши глаза. Потому и причины у них одинаки.

Стало быть, если, как сказано, льва мне возможно увидеть

Только путем его образов, кои мой взор поражают,

То и рассудок по той же причине прийти в возбужденье

Может лишь с помощью образов, кои столь ясно он видит,

Как и глазами, с той разницей, что эти образы тоньше.

Бодрствует разум и дух, когда в сон погружаются члены,

Не по иной какой-либо причине как та, что рассудок

Рядом подобных же образов, как наяву, поколеблен.

И до того тут доходит, что, кажется, видим мы ясно

Тех, коих жизнью давно уже смерть и земля овладели.

К этому нудит природа сама, потому что все чувства

В членах уснувшего тела находятся в полном покое

И отличить неспособны действительность от заблужденья.

Кроме того, еще память во сне ослабляется, блекнет,

И ей нельзя доказать, что рассудок считает живыми

Тех, кто давно уже стал достояньем могилы и смерти.

Впрочем, и не удивляйся, что движутся образы эти

И с равномерностью руки и прочие члены подъемлют.

(Кажется часто во сне, будто призраки так поступают.)

Где улетучился образ один, там другой возникает,

Так что сдается, что первый из них положенье меняет.

Стало быть, это случается от быстроты, надо думать.

Многое в этих вещах объяснить и исследовать надо,

Если предмет мы хотим изложить с очевидностью полной.

Прежде всего я спрошу, отчего наш рассудок тотчас же

Сам собой мыслит о том, о чем мыслить приходит охота.

Не согласуются ль с нашею волею образы эти,

Если, как только желаем, видение к нам прилетает,

Если природа творит и готовит по прихоти наглой

Все, что нам по сердцу: землю, моря, небосвод даже самый,

Пиршества, битвы, собранье народа и зрелище шествий,

А особливо, когда у иных, в одном месте живущих,

Дух размышляет о всяких вещах, чрезвычайно несхожих?

Но отчего затем образы так выступают размерно,

Как это видим во сне мы, и двигают членами плавно,

Или руками обеими гибкими быстро разводят,

Или глазами следят за движеньем, к ноге подходящим?

Не научились ли где-нибудь образы этим приемам,

Чтобы возможность иметь среди ночи затеивать игры?

Или верней объяснить это тем, что мы образы видим

Единовременно? Также и голос звучащий скрывает

Много времен, коих бытность рассудком затем познается.

Вследствие этого в месте любом и в любое мгновенье

Всякие образы тотчас готовы предстать перед нами.

Вот до чего велико их число, велика их подвижность.

Так как они очень нежны, то дух их не может различить

Явственно без напряженья известного. Так что бесследно

Гибнут они, если дух сам собою их не приспособил.

Дух себе образы сам созидает, с надеждой в грядущем

Видеть любой из предметов, какие он видеть желает.

Не примечаешь ли ты, как, на что-нибудь тонкое глядя,

Приспособляется