Класс перестал быть гибким элементом социальной конструкции, зависящим от особых экономических и политических отношений, и все более понимался в квазибиологических терминах. Он стал почти расовой категорией, знаком происхождения, с которым человек рождался и который не в силах был изменить. Гораздо большее значение имело не то, какой образ жизни ведет человек (то есть «социальное положение»), но статус его семьи до 1917 года (то есть «социальное происхождение»). Пятно на происхождении не могло быть смыто. Правда, такое биологическое понятие класса не было особенностью советского мышления, оно разделялось (и до сих пор разделяется) некоторыми дворянами. Владимир Владимирович Трубецкой во время поездки в Париж в 1960-е годы представился графу Мусину-Пушкину как «бывший князь из Москвы». – «Ну что вы, – возразил Мусин-Пушкин, – разве можно сказать – бывший пудель?»

НЭП был противоречивым временем. В культурной и художественной жизни наступила относительная свобода, шли острые дискуссии внутри самой коммунистической партии, появились частная собственность и рыночная экономика. Однако ЧК сохраняла бдительность, идеологический контроль над обществом усилился, как и руководство промышленностью и экономикой в целом. Борьба против «бывших людей» продолжилась, но не в режиме фронтального наступления, а в форме «конфликта малой интенсивности». Новая стадия войны разворачивалась на множестве фронтов. Появились новые законодательные ограничения. В начале 1920-х были приняты законы, направленные против «социально опасных элементов» (СОЭ). Уголовный кодекс РСФСР 1922 года вводил понятие СОЭ в 7-й статье, которая устанавливала, что «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку». «Бывшие люди» и прочие СОЭ чаще осуждались судами и получали более суровые приговоры.

Политическая полиция продолжала выслеживать и арестовывать, прибегая ко все более сложным схемам, дабы заманить врагов в западню. В 1922 году Кирилла и его семью, жившую тогда в Петрограде, познакомили с Михаилом Бурхановским, предположительно приемным сыном царского генерала и его недавно скончавшейся жены. Бурхановский часто заходил к Голицыным и постепенно завоевал их доверие. Под большим секретом он сообщил, что является членом обширной подпольной монархической организации, имеющей связи с высокопоставленными советскими чиновниками. В один прекрасный день Бурхановский явился с пачкой монархистских прокламаций и попросил Кирилла подержать их у себя до его возвращения.

Этого человека они больше не увидели, поскольку он был агентом-провокатором ОГПУ. Даже настоящая фамилия его была не Бурхановский; настоящий Михаил Бурхановский был расстрелян ЧК задолго до того, как этот самозванец появился на пороге голицынского дома. Мнимый Бурхановский участвовал в провокации, носившей кодовое название «Операция Трест» и направленной против монархистов в России и эмиграции, способных составить заговор против СССР. Операция «Трест» считается самой успешной операцией советской разведки в 1920-е годы. Ключевым элементом ее было «Монархическое объединение центральной России», подставная организация, созданная, чтобы заманить в ловушку антибольшевистские и монархические группы белой эмиграции в Берлине и Париже. Еще одна операция под кодовым названием «Синдикат», тоже изобретенная Дзержинским, была проведена для захвата Бориса Савинкова, эсера, ставшего ревностным антибольшевиком и жившего за границей. В 1924 году Савинкова заманили в СССР, где он был арестован и погиб при невыясненных обстоятельствах.

Главной целью Бурхановского была мать Кирилла Мария, в прошлом фрейлина императрицы Александры Федоровны. Мария поддерживала дружеские связи с членами высшего дореволюционного петербургского общества, многие из которых посещали квартиру Голицыных, что делало ее в глазах ОГПУ ячейкой монархистов. Смерть Марии в июне 1923 года спасла ее от ареста. 23 октября 1923-го ОГПУ задержало Кирилла, который был обвинен в участии в тайной контрреволюционной организации «Молодая Россия». В качестве улик фигурировали монархистские листовки и 150 долларов, найденные в квартире при обыске. Николай Голицын предпринял достойную восхищения, хотя и наивную попытку сообщить сыну о состоянии дела, затеянного против него, и передал Кириллу, содержавшемуся в доме предварительного заключения на Шпалерной (где некогда сидел Ленин), небольшую записку в пироге. Записку, как и следовало ожидать, обнаружили. 14 ноября Николай был арестован (в третий раз после начала революции). Всего по делу были арестованы пятнадцать человек. Следствие тянулось до весны 1924 года. 1 марта Кирилл и еще восемь человек были приговорены к смертной казни. Но его имя удивительным образом исчезло из списка приговоренных; через месяц ОГПУ приговорило Кирилла к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Его отец получил три года лагерей, которые провел вместе с Кириллом в камере Бутырской тюрьмы в Москве.

Узнав об аресте сына и внука, «мэр» написал комиссару юстиции Дмитрию Курскому, что если Кирилл в чем-то и виноват, то только «в легкомыслии и глупости». Что же касается Николая, то он всю жизнь был вне политики, и невозможно поверить в обвинения против него. Приняли участие в этом деле и другие члены семьи. Соня Бобринская нанесла визит Енукидзе, Анна Голицына ходила к Смидовичу, ее муж Михаил звонил Е. П. Пешковой.

Екатерина Павловна Пешкова была одним из величайших героев России XX века, хотя это мало кому известно. Дочь обедневшего дворянина посвятила себя революции, работая в газете корректором. В 1890-е она познакомилась с Горьким, вскоре они поженились. Она родила ему двух сыновей, а в 1903 году они расстались, хотя и сохранили дружеские отношения до конца жизни. Во время Первой мировой Пешкова возглавляла детскую комиссию общества «Помощь жертвам войны», а после Февральской революции основала московское отделение «Общества помощи освобожденным политическим» для помощи осужденным за политические преступления, выходящим из заключения. В мае 1918 года она помогла создать Московское общество Красного Креста для помощи политическим заключенным (Политический Красный Крест). Пешкова и Политический Красный Крест оказывали широкую помощь политзаключенным и их семьям, включая бесплатные юридические консультации, сбор доказательств, снабжение продовольствием, медикаментами, одеждой и книгами. Пешкова была бесстрашным и преданным защитником политзаключенных, она использовала связи с новой властью, свои и мужа, для освобождения сотен заключенных и облегчения участи остальных.

В августе 1922 года прошли обыски в Политическом Красном Кресте. Началось следствие относительно его работы, организация была закрыта, ее конторы опечатаны. Но Пешкову не так легко было остановить. Она убедила власти позволить ей создать новую организацию «Помощь политическим заключенным», или сокращенно «Помполит». Новая организация не имела легальных возможностей для защиты узников и полностью полагалась только на связи Пешковой, которая боролась за всех – социалистов, анархистов, священников, бывших дворян, царских офицеров – вне зависимости от их прошлого и политической позиции. Пешкова добилась права посещать заключенных, нередко ей удавалось выяснить судьбу арестованного, в то время как семье никаких сведений о нем не предоставляли. В середине 1930-х деятельность «Помполита» подверглась новым суровым ограничениям; в 1937-м был арестован и отправлен в лагеря главный помощник Пешковой, а на следующий год «Помполит» был закрыт навсегда.