Шамиль тем временем уже выскочил из будки и теперь кому-то названивал, настойчиво добиваясь беспрепятственного проезда в Усть-Пинск. Через четыре минуты Артему позвонили из приемной Фрида.

– Мистер Лаупоу? – с едва заметным английским акцентом спросила секретарь.

– Да-да. Слушаю вас.

– С вами будет говорить Марк Фрид.

В трубке заиграла музыка, и почти тут же послышался густой бас олигарха:

– Алло, Тарем Дранеевич?

Артем улыбнулся: Фрид охотно включился в игру.

– Здравствуйте, Марк Минаевич! Рад слышать. Как ваши дела?

– В носовном в рядопке! – продолжил любимую игру Фрид.

– Отлично. У меня есть к вам не вполне обычная просьба, Марк Минаевич.

Олигарх на секунду – не более – задумался:

– Если вы подъедете ко мне в течение часа, мы даже успеем попить кофе. Вот и расскажете.

– Увы, Марк Минаевич, за час мне никак не успеть, – невесело рассмеялся Павлов. – Я на Среднем Урале.

Олигарх заинтересованно хмыкнул:

– Ну что ж, выкладывай свою не вполне обычную просьбу. Покумекаем.

Артем сосредоточился. Он понятия не имел, кто стоит за захватом НИИ, но у Марка Минаевича были совсем иные «поисковые возможности»: олигарх мог не только докопаться до истины намного быстрее, но и вмешаться в ход событий – так, чтобы это служило его интересам, разумеется…

Тяжело бороться за место под солнцем, если ты живешь в России и зовут тебя Марк Минаевич Фрид. Марик рос в обычном московском дворике возле Патриарших прудов, ходил в двадцатую школу, а после занятий спешил в музыкальную школу на Герцена. Спешил, потому что промедление грозило ему новым синяком под глазом, а в лучшем случае, серией оплеух, которые, не скупясь, отвешивали ему дворовые мальчишки.

Драться Марик не умел, не хотел и не мог, потому что каждый раз он думал не о разбитых губах, расквашенном носе или заплывшем глазу, а об оставшейся от отца скрипке. Ссадины и синяки благодаря живучести молодого организма заживали, а вот давший однажды трещину инструмент исправить было невозможно. И Марик каждый раз принимал нелегкое решение – страдать, спасая главное достояние семьи.

Так продолжалось до пятого класса. За это время Марк подрос, но вместе с ним выросли и обидчики. Их было от трех до пяти человек, а он – один. Они умели хорошо драться, а Марик – лишь играть на скрипке. И конца этому социальному неравенству не предвиделось.

И вот однажды к маме зашел в гости ее бывший одноклассник Валерий Зайцев. Следует сказать, в начале семидесятых все мальчишки Советского Союза знали, кто такой Валерий Зайцев, чемпион мира и Европы по боксу в среднем весе. Дядя Валера приехал в гости из заграничной поездки и первым делом рассказал про Мюнхен, Париж и Лондон, где провел несколько боев и завоевал чемпионский титул, но в конце концов обратил внимание и на Марика:

– Ну что, пацан, а ты чем занимаешься? Самбо? Бокс? Классическая борьба? Неужели футбол?

И в ответ на каждый вопрос Марк лишь вздыхал и все ниже и ниже опускал голову.

– Я музыкой занимаюсь. На скрипке играю. Вот. – Марк потянул из шкафа папин инструмент.

– Вот те на… – Чемпион почесал стриженную под «бобрик» голову. – А что играешь?

– Ну, разное… – Марк замялся… и все-таки расчехлил скрипку.

И когда он сыграл «Реквием» Амадея Вольфганга Моцарта, растроганный чемпион отблагодарил юного скрипача, как сумел: вывел во двор, поставил в основную стойку и за часик-другой показал главное – вплоть до убийственной комбинации «апперкот и хук слева».

А спустя еще полчаса, когда Марк старательно и абсолютно неожиданно для дворовой публики отправил своего главного тирана Илью в глубокий нокаут, все худшее в этой жизни кончилось – раз и навсегда. Больше его не били.

Странным образом судьба снова свела Марка с жертвой его первого нокаута уже в 1992-м. Марк Минаевич вернулся из США, где проходил стажировку в «Бэнк оф Нью-Йорк», а Илья к этому времени уволился из «Альфы» и создал свою охранную фирму. Они встретились, посидели за хорошо накрытым столом, посмеялись, и все вышло как нельзя лучше.

Марку нужна была надежная охрана и физическая защита, Илье – серьезный заказчик, и за почти пятнадцать лет совместной работы Илья не подвел шефа ни разу. Дважды, пользуясь своими старыми служебными связями в органах, он разоблачал подготовку реальных покушений на олигарха. Ну, а Фрид… Марк Минаевич Фрид с того самого первого нокаута ни с кем и никогда не дрался – как-то не было нужды. Но два главных урока дяди Валеры он усвоил навсегда: не ждал, когда его ударят, и уважал профессионалов – хоть в музыке, хоть на ринге, хоть в зале суда. И Артем в число таких профессионалов, с точки зрения Фрида, входил.

Разумеется, чтобы по-настоящему заинтересовать сегодняшнего, достигшего всего Марка Минаевича, профессионализма было недостаточно. И пробным камнем для Павлова стала формально его не касающаяся история развода олигарха-металлурга с женой.

Олигарх сразу предложил бывшей жене содержание в 500 тысяч долларов ежегодно, и, скорее всего, ее это устраивало. Но вот беда, это не устраивало адвоката супруги, известного в узких кругах маклера по бракоразводным делам Альберта Зловонского. Вместо того чтобы разрешить конфликт, Альберт увлекся поисками давно легализованного имущества олигарха, рассчитывая за счет разгрома чужой семьи получить в качестве гонорара такую же сумму.

Выглядело это довольно комично, так как судья, окончательно запутавшись в нулях, в конце концов постановил выплачивать на содержание оставшихся с матерью двух несовершеннолетних детей половину оклада бывшего супруга в 25 тысяч рублей. Сам металлург удивился осторожности судьи и добровольно выписал супруге чек еще на 250 тысяч североамериканских долларов – так, на ближайший год. И только настырный поверенный так ничего и не получил – пожалуй, заслуженно.

Павлов, еще на первом этапе высказавшийся в адрес коллеги столь же весело, сколь и точно, оказался прав и юридически, и просто по-людски, и Фрид, наблюдавший за этим поединком со стороны, уверенно занес его в свой неписаный перечень людей, достойных внимания.

Легенда о рыцарях Круглого Стола стала для Спирского Евангелием.

«Изменник-рыцарь! – кричал раненый сэр Гавейн осажденному в своей французской крепости сэру Ланселоту. – Когда я поправлюсь, я снова сражусь с вами. Ибо не успокоюсь, пока один из нас жив!»

И Петр Петрович заливисто смеялся. Гавейн определенно выполнял указание Мордреда, ибо «сражаться» с осажденным сепаратистом, да еще на чужбине, можно было годами. В то время как самое важное происходило вовсе не на войне, а в Лондоне – под шумок.

Этот сугубо рейдерский прием стал у Спирского любимым. Отправить юристов жертвы (в легенде – рыцарей Артура) в какой-нибудь Зажопинск (в легенде – во Францию), по любому, самому дурацкому иску и без помех переписать фирму на себя – это срабатывало всегда. Ясно, что это сработало и у Мордреда – все-таки он был королю родней, по-нашему сказать, акционером.