Больбринкер принял любимца Гитлера без проволочек.

— Что происходит в столице, сказать не могу, — быстро проговорил он, — но на всякий случай я поднял свои войска. На фюрера действительно было совершено покушение? Он жив?

— Жив, но тяжело ранен. По крайней мере так сообщили нам из приемной Кальтенбруннера. А вы правильно сделали, что вывели своих людей на улицы. Раз было покушение, значит, будет и бунт. — Скорцени выглянул в окно, окинул взглядом мостовую. Танки всё прибывали и прибывали. — Скажите, генерал, в ком из нынешнего руководства вы уверены?

— Честно говоря, вопрос сложный. Но я решил подчиняться только генерал-инспектору Гудериаиу.

— Что ж, будем надеяться, что это правильное решение. Генерал, я еду к казармам в Лихтерфельде, посмотрю, что там происходит. Оттуда свяжусь с вами.

— Отто, — остановил его Больбринкер, — от рейхсфюрера какие-нибудь распоряжения были?

— К сожалению, нет. Он сейчас с фюрером. Связь с ними оборвана. — Скорцени вскинул руку для прощания: — Больше хладнокровия, господин генерал. Фюрер жив, а значит, победа с нами!

* * *

Борман не любил посещать апартаменты Геринга.

О жадности и стяжательстве рейхсмаршала авиации разве что не слагали легенды. Впервые тяга к роскоши проявилась у бывшего аса Первой мировой войны в начале тридцатых годов. Нет, конечно, за ним и раньше замечалась склонность к накоплению вещей, но в настоящую болезнь она превратилась с приходом Геринга к власти. С началом военных действий в дом «Борова», как прозвали Геринга друзья по партии, ценные вещи потекли бесконечной рекой. Он лично отслеживал передвижение войск и направлял своих людей на поиски картин, скульптур, икон и других культурных ценностей. Не гнушался и преступными действиями. Вплоть до физической расправы с владельцами, не желающими расставаться со своим имуществом. Гитлер знал об этой страсти Геринга. И потакал ему.

Шокирующая роскошь в доме рейхсмаршала лезла в глаза буквально из всех щелей. Хозяин, отличавшийся невероятным безвкусием, расставлял все вещи самостоятельно и запрещал менять их местами. Поэтому у частых гостей дома и редких посетителей складывалось впечатление, что они попали не в музей, как на то надеялся министр авиации» а на склад» в хаосе которого не ориентируется даже сам «главный кладовщик».

Впрочем» сегодня Борману было не до эстетики.

— На фюрера совершено нападение, — без всякого предисловия начал он.

— Для меня это не новость. — Геринг заполнил своим телом массивное антикварное кресло. — Для меня новость в том, что вас не было рядом с ним в опасный для его жизни момент.

Борман рассчитывал на другое начало беседы. Как второе лицо партии он не относился к числу людей, полагавших, что мозги у «Борова» — Геринга давно заплыли жиром и способны лишь на мысли о награбленных ценностях. Рейхслейтер неоднократно имел возможность убедиться, сколь острым и проницательным умом обладает руководитель всей авиации рейха. И прекрасно понимал, что тот не даст обвести себя вокруг пальца. Однако прямой намек мог свести задуманные переговоры на нет.

Геринг, в свою очередь, ждал. Для себя рейхсмаршал решил: если Борман начнет юлить и изворачиваться, он попросту прекратит с ним общение. Если же нет, тогда беседу можно будет продолжить. Тем более что в душе «Боров» рассчитывал извлечь из нее максимальную выгоду.

О покушении на фюрера ему сообщил личный пилот Гитлера генерал Баур. Находясь у дантиста, он сперва услышал взрыв, а затем увидел, как Штауффенберг одним из первых покинул «Вольфшанце». Вывод напрашивался сам собой.

— Фюрер недооценил наш генералитет, — начал издалека Борман. — Военные правили Германией всегда. У них даже сложилась своего рода каста. Впрочем, не мне вам об этом говорить: вы и сами в нее входите. — Заметив, что Геринг заинтересованно прищурился, он продолжил: — Именно военные сбросили в свое время кайзера. Когда им это понадобилось. Попытались создать собственное правительство в республике, но вы помните, чем все закончилось. Им нужна была сильная рука. Они ее получили в лице фюрера. И одновременно допустили большую ошибку, сделав на него ставку. Гитлер не поддавался ничьему влиянию. Абсолютно ничьему! Плюс ко всему он не принадлежал к их касте. Хотя и имел Железный крест.

— Борман, вы не обратили внимание, что говорите о фюрере в прошедшем времени? — перебил рейхслейтера Геринг.

— К сожалению, — медленно продолжил Борман, — фюрер — это уже прошлое Германии. У меня налажена связь со Ставкой. Так вот, по сообщениям врачей, он умрет в ближайшие шесть часов.

Геринг выразительно посмотрел на телефонный аппарат:

— А если я сейчас позвоню и узнаю обо всем из первых уст?

— Прошу. — Борман поднялся из-за стола, взял аппарат в руки и поднес его к Герингу: — Звоните. Правда, связи со Ставкой пока нет. Она возобновится через четыре часа. Но если у вас, как и у меня, имеется личный канал, я подожду.

Геринг взял трубку, задумчиво подержал ее и положил на место.

— Предположим, я вам верю. Фюрер умрет. Что вы хотите от меня?

— Место фюрера должен занять его преемник. Человек из его окружения. Человек, который был с ним рядом на протяжении всего трудного пути борца за светлое будущее Германии. От самого начала и до… конца. Человек, которого знала бы вся нация. Которым восхищалась бы. За которым пошла бы. В конце концов, человек, который и в завещании самого фюрера назван его преемником.

— И вы предлагаете… — Геринг нарочно оборвал фразу. Продолжить ее надлежало Борману.

— …стать рейхсканцлером вам, господин министр.

— Занятно.

Геринг поднялся с кресла и, заложив руки за спину, встал столбом перед камином, попирая мозаичный пол ногами-тумбами. Борман отвел взгляд: Господи, до чего же противен ему этот заплывший жиром самовлюбленный толстяк!

— Почему вы решили сделать ставку на меня, а не на Гиммлера? Или, к примеру, Геббельса? Или, в конце концов, на самого себя?

— Начну с себя. Я достаточно самокритичен. И прекрасно отдаю себе отчет в том, что даже если гражданские партийные структуры меня и поддержат, то военные — ни за что и никогда. Второго конфликта Германия не переживет. К тому же из-за того, что я был, как вы мне намекнули, «тенью» фюрера, у меня скопилось слишком много врагов. И они не позволят мне сыграть главенствующую роль в рейхс. Вас устраивает мой ответ?

— Вполне. А по Гиммлеру?

— Наш Гиммлер слишком одиозная фигура. Германия проиграла. И вы, как, впрочем, и я, прекрасно об этом знаете. Вопрос в том, к&к она проиграет? Хотим мы того или нет, но ради сохранения границ и целостности Германии нам придется вести переговоры о прекращении военных действий. Но нельзя отрицать того факта, что англо-американцы могут согласиться приостановить военные действия лишь с условием возобновления нашего массированного наступления на Советы. Значит, переговоры с ними должен вести лидер с незапятнанной репутацией. К несчастью для рейхсфюрера, за ним тянется шлейф в виде концлагерей, тюрем, зондеркоманд, СС и тому подобного. Сомневаюсь, что правительства западных стран захотят иметь с ним дело. Но тогда встает вопрос: а зачем Германии такой лидер?