Волнение и боль Изабель были так велики, что накануне поединка, оказавшись лицом к лицу с кузиной, которая приехала к ним ужинать, как всегда лениво-небрежная и высокомерная, она не сумела сдержать себя. Побелев от гнева, Изабель бросила ей в лицо:

– Вам и в самом деле это понадобилось?

– Что «это»?

– Бойня, которая состоится завтра в честь ваших прекрасных глаз, чтобы убедить весь свет, что вы – непорочная супруга, чистая овечка, чью белоснежную шерстку посмели забрызгать грязью, хотя всему Парижу известно, что несчастный Колиньи – ваш любовник. Можно понять его желание принести себя в жертву вам, потому что он вас любит, но все остальные! Эстрад, Бридье, даже герцог де Гиз! Что они вам сделали, чтобы играть их жизнями?

– Вы сумасшедшая, право слово! – произнесла герцогиня де Лонгвиль с брезгливой гримасой. – Напоминаю, что противная сторона будет драться из-за Монбазон, которая этого недостойна, тут я с вами согласна. Но больше всего меня удивляет, что я слышу такие речи от дочери де Бутвиля. Ему было бы за вас стыдно.

– Я в этом не уверена! К моему величайшему сожалению, у меня не было времени узнать моего отца. Зато долгие годы я видела слезы матери. И если бы не безграничная доброта госпожи принцессы, я не знаю, что сталось бы с нами, со всеми его детьми…

– Довольно! Я устала слушать! Уберите от меня эту безмозглую! Извольте отправить ее в свою комнату. Не имею никакого желания ужинать в ее обществе.

Изабель повернулась к своей благодетельнице.

– Не берите на себя этот труд, госпожа принцесса, я знаю дорогу. И прошу вас простить меня, если доставила вам лишние неприятности. Но сдержаться я не могла.

Изабель сделала реверанс и оставила столовую. Возле лестницы наверх она приостановилась, подумав, не отправиться ли ей в сад к своему любимому фонтану, но в этот вечер было холодновато, и она поднялась к себе в комнату. В ее комнате в камине уже развели огонь, и он весело потрескивал, обнимая поленья. Изабель любила смотреть на его игру. Она взяла подушку и уселась возле камина на пол, подобрала ноги, обняла колени руками и стала смотреть на огонь. Ласковое тепло обволакивало ее, окутывало вместе с неожиданной, непривычной тишиной, которая была редкой гостьей в этом обширном доме, всегда переполненном людьми и суетой. И, конечно же, сквозняками…

Изабель еще не поняла, сожалеет ли она о своей выходке, которая ни на йоту не поколебала самоуверенности ее противницы – а как иначе можно было теперь называть кузину? Анна-Женевьева смотрела на завтрашний смертельный поединок как на почести, воздаваемые ее красоте, а вовсе не добродетели. Добродетель, пожалуй, потребовала бы меньше шума и внимания. Если Колиньи победит, она будет возвеличена. Если потерпит поражение, ее ореол героини романа засияет еще ярче, особенно если она украсит себя траурным бантом. При любом исходе о ней будут говорить, а поэты салона госпожи де Рамбуйе превознесут красавицу до небес. А если виновные поднимутся на эшафот, она поднимется еще выше.

– И она считает себя христианкой, любимой дочерью церкви, которой мечтала посвятить себя в юности?! Подумать только, что она хотела стать монахиней! Что же до тебя, моя дорогая, – обратилась Изабель вслух к самой себе, – то ты можешь собирать вещи, чтобы отправиться завтра утром в Преси.

Дверь отворилась, и вошла госпожа де Конде. Немного смущенная, Изабель вскочила на ноги, приготовившись выслушать обвинительный приговор. Но получила улыбку, полную снисхождения.

– Мне кажется, у вас стало манией собираться к маме, что бы ни случилось. Но я что-то не помню, чтобы я вас отпускала.

– Я полагала, что это следует само собой после того, что я себе позволила.

– Вы здесь у меня в доме, а не в доме моей дочери. И к тому же я вас очень хорошо понимаю. Мысль о том, что вот-вот прольется кровь, и всего-то из-за мелкого грешка, доводит меня до дрожи!

Принцесса опустилась в кресло в уголке возле камина и показала Изабель рукой на подушку, приглашая тоже сесть.

– Мои слова могут показаться вам странными. Трудно услышать такое из уст такой женщины, как я. В вашем возрасте я обезумела от гордости, зная, что король, любя меня, готов начать войну ради моих прекрасных глаз. Но было это давно, и с тех пор я постарела. Нет, не возражайте! Я говорю это только вам, совсем юной девочке. Я видела, как скатилась голова моего любимого брата, видела голову вашего отца, который только наносил и получал раны, не испытывая при этом ни малейшей злости, только потому, что сражения на шпагах его забавляли. Но и тот, и другой должны были знать, что с королевскими указами не шутят. Особенно во времена Ришелье. Тот, кто сменил его, мало на него похож, и для нас это к лучшему. Вне зависимости от того, чем кончится завтрашняя дуэль, я немедленно поеду к королеве и кардиналу. Не считайте меня любительницей кровавых зрелищ, – прибавила она и положила руку на головку Изабель, – но я вам скажу, что собираюсь наблюдать за поединком из окна в доме одной моей подруги. Я хочу как можно скорее принять меры. Но не бойтесь, вас я не возьму с собой. У вас есть основание питать отвращение к крови, которую проливают из-за пустяков. А пока постарайтесь набраться сил, они нам понадобятся – и вам, и мне.

С этими словами принцесса встала с кресла и направилась к двери, а когда открыла ее, увидела служанку с подносом. Та принесла Изабель ужин. Служанка посторонилась, сделала реверанс и пропустила принцессу. Но Шарлотта успела сделать по коридору всего несколько шагов, как ее догнала Изабель.

– Простите меня за то, что доставила вам лишние хлопоты и, возможно, доставлю еще, попросив, чтобы завтра вы непременно взяли меня с собой, – сказала девушка.

Принцесса внимательно посмотрела на обращенное к ней юное лицо, оно было так напряжено, что со щек исчезли даже ямочки. Она ласково погладила Изабель по щеке и сказала:

– Решено. Мы едем вместе.

На следующий день, несмотря на непривычный холод, все окна на Королевской площади были открыты, и из каждого выглядывали люди. Исключение составляли окна особняка Роганов, за одним из которых стояла госпожа де Лонгвиль, и окна дома госпожи де Блеранкур, пригласившей к себе принцессу де Конде и Изабель. Герцог Энгиенский находился на площади, его окружали младший брат де Колиньи – Гаспар, Франсуа де Бутвиль и другие молодые дворяне. Дворяне окружали и герцога де Гиза. А разделяла их площадка, на которой должен был происходить поединок.

Когда дуэлянты вышли друг другу навстречу, госпожа де Конде воскликнула:

– Господи! Я и представить себе не могла, какой будет эта дуэль! Вы только взгляните на Колиньи. Он бледен, как мел, и, кажется, едва держится на ногах. У меня такое впечатление, что он напуган.

– Уверяю вас, он замерз! Посмотрите на его брата, он стоит рядом с герцогом Энгиенским как воплощение скорби. Морис де Колиньи известен как смельчак, и его репутация не нуждается в подтверждении.

– Но холод одинаков для всех.

– Вы правы, но все остальные в добром здравии, тогда как де Колиньи, судя по его состоянию, нездоров.