Фриц Готцель обстоятельно докладывал начальнику «Оперативной группы Б» оберфюреру Бёме о положении дел. Он уже успел организовать новую систему управления и перегруппировку личного состава после объединения двух спецподразделений — «Зондеркоманды 7Б» и «Зондеркоманды 9» — в единую боевую единицу.

— Таким образом, господин оберфюрер, в моем распоряжении сейчас имеется восемь разведывательно-диверсионных групп, буквально сегодня готовых к боевым действиям в тылу русских… — продолжал Готцель. — Если мы сюда приплюсуем личный состав бывших разведывательных школ в Гросс-Мишене[124], Гроссрауме[125]и Бальге, которые в настоящее время дислоцируются в Кёнигсберге, спецподразделения зафронтовой разведки «Фалост-I-Ц», все боевые группы и резидентуры СД и гестапо, а также тридцать первый полицейский полк и курсантов пожарной школы из Метгетена[126]…

— Готцель, вы витаете в облаках. Во-первых, никто нам с вами не отдаст спецподразделения вермахта и военно-морского флота. Во-вторых, даже не думайте покушаться на гестапо. Четвертое управление РСХА решает свои задачи, и резидентуры ГСП[127]действуют на оккупированной Советами территории самостоятельно. В-третьих, вы знаете, что гаулейтер Кох и крайслейтер[128]Вагнер являются организаторами фольксштурма и никто не будет делиться с вами людьми, направленными туда партией и гитлерюгендом. Так что…

— Но, господин оберфюрер, если мы хотим всерьез создать эффективно действующее подполье и…

— Я еще раз говорю вам, Готцель… — Бёме поморщился. — Не питайте иллюзий. Рассчитывайте только на те силы и средства, которые мы в состоянии мобилизовать на решение нашей задачи.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Было слышно только, как тикают большие старинные напольные часы, стоящие в углу.

Двое других офицеров — это были оберштурмфюрер Крайхен, бывший начальник отдела обеспечения «зондеркоманды», и оберштурмфюрер Вурц, в течение последних четырех месяцев возглавлявший одну из опергрупп, — молча стояли в присутствии высокого начальства и даже не пытались вставить хотя бы одно слово.

Бёме пристально вглядывался в карту, испещренную разноцветными значками и микроскопическими надписями. Как бы несколько меняя тему разговора, он сказал:

— Доложите о ходе работы по подготовке конспиративных и явочных квартир, оборудовании тайников и законсервированных радиоточек на территории Кёнигсберга и его пригородов.

Готцель, сверившись со списком, стал докладывать, водя карандашом по карте.

— Господин оберфюрер, в настоящее время нам удалось полностью завершить все мероприятия по переводу конспиративных и явочных квартир СД для работы в условиях русской оккупации. Из числа имевшихся ранее удалось сохранить только девятнадцать конспиративных и двадцать семь явочных квартир. Остальные оказались разрушенными в ходе бомбардировок прошлого года и уже в этом году. Часть квартир, по нашим данным, могут быть легко расшифрованы русскими, поскольку их владельцы оказались либо в действующей армии, либо в фольксштурме. Поэтому нам пришлось подбирать новые, а это сделать в совершенно разрушенном городе, господин оберфюрер, вы сами понимаете, очень трудно. Большая часть квартир расположена в сохранившихся районах города — в Йудиттене[129], Понарте[130], Вестенде[131], Розенау[132], Шпайхерсдорфе[133]и Ротенштайне[134]. Гораздо труднее было подобрать квартиры в центре, но и тут у нас есть несколько квартир — в Трагхайме, Хуфене, в Закхайме[135]. Здесь, в Марауненхофе[136]и Амалиенау[137], мы практически отказались от их размещения — полагаем, что русские в первую очередь будут занимать сохранившиеся особняки и виллы этих районов. Мы сменили почти всех содержателей конспиративных и явочных квартир, сохранив лишь старую и проверенную агентуру, новые же содержатели завербованы в последние месяцы, в основном, из числа граждан, не являющихся членами НСДАП, но сочувствующих движению и преданных фюреру…

При этих словах оберфюрер Бёме слегка поморщился. Потерев переносицу, он отошел от стола, приблизился к массивному сейфу с изображением старинного прусского орла, открыл толстую дверцу, сверкнувшую блестящими замками. Стоящие у стола невольно проследили взглядом за оберфюрером. В глубине сейфа виднелась стопка аккуратно сложенных папок, завязанных шелковыми тесемочками.

Оберфюрер Бёме перебрал несколько сверху лежавших папок, взял одну из них и, прикрыв тяжелую дверцу сейфа, мягко щелкнувшую при этом замками, вернулся к столу.

— Вас, Крайхен, прошу подождать в приемной, — небрежно бросил Бёме одному из участников совещания.

Тот, щелкнув каблуками, вышел из комнаты.

— А теперь доложите, что у нас с агентурой, оставляемой в городе.

Готцель, полистал свою рабочую тетрадь, открыл ее на одной, только ему известной странице.

— Господин оберфюрер, нашим отделением «Вервольфа» в течение двух последних месяцев завербованы и подготовлены для работы в условиях оккупации восемьдесят семь агентов. Часть из них были на связи СД до 1940 года, а потом были исключены из агентурного аппарата на основании известной вам директивы, некоторые были нам переданы в прошлом году, как «сторожевая агентура» абвера.

Всем агентам отработаны легенды прикрытия и линия поведения. Они снабжены необходимыми документами, либо подтверждающими их нелояльность к режиму, либо фиксирующими факты, которые должны отвести любые подозрения русской контрразведки…