Темный подъезд, где лампочки начинаются лишь на третьем этаже. Эта проблема неискоренима. Людям в лом сходить в магазин и купить лампочку?

Странные мысли мечутся в моей голове, пока я зачем-то поднимаюсь на последний этаж по лестнице. Здесь вообще-то есть лифт. Он даже работает. Но я иду.

Нет, бегу.

Легкие жжет от сегодняшнего марафона похлеще, чем было, когда я бросал курить. Хорошо, что сейчас нет кашля. Была бы вообще задница.

Дверь. Стою с минуту, наверное, просто пялюсь на нее. Дышу.

— Если тебя нет дома, Медведь, я на ринге тебя уничтожу, — хриплю себе под нос сдавленным в нервных спазмах горлом.

Стучу, но, конечно, никто не открывает. А чего я ждал? Что будет легко? Если они решили от меня что-то скрыть, сомневаюсь, что Артур будет сидеть и ждать меня дома. Но я должен был проверить. Это всего лишь один из вариантов. Есть еще и я пойду по всем.

Сделал шаг на лестницу.

— Здесь же есть лифт, — напомнил себе, развернулся на сто восемьдесят, вжал палец в кнопку вызова. — Что ж ты такой медленный, — говорю вслух.

Читал, что звук собственного голоса успокаивает в стрессовой ситуации. Не помогает мне! Ни-че-го! Где моя девочка? Куда вы ее у меня забрали?!

Ударив металлом подъездной двери о кирпичную стену, вышел из подъезда. На скамейке сидит бабушка, гладит котика и держит в руках… мою обручалку.

— Продайте его, — говорю ей подходя к машине. — Не оставляйте у себя. Ничего хорошего оно вам не принесет.

— Твое что ли, сынок? — обеспокоенно спросила она.

— Уже нет, — выдавил из себя улыбку и поехал дальше искать свою женщину.

Вспоминая самые короткие маршруты, которые не знает даже навигатор, я снова нарушаю все существующие правила создавая на дороге ситуации близкие к ДТП. Простите парни, я очень стараюсь быть аккуратным, но мне надо. Мне очень - очень - очень надо!

Когда в лобовое показалось здание родного охранного агентства, в котором на втором этаже горит свет, у меня появилась надежда, что Ольховский здесь. И мне плевать уже на субординацию и прочую ересь. Я готов вцепиться ему в глотку зубами, если он не даст мне информации о том, где моя Кристина.

—Гром? — дежурный удивленно привстал. Его печальная рожа мне совсем не понравилась.

— Свои, да, — пожал ему руку. — Шеф у себя?

— Да, — он кивнул и сел на место.

Если он здесь, какого трубку не берет?!

Остановился на лестнице на второй этаж. Прислонился к стене, чтобы отдышаться. В глазах темнеет, конская доза кофе, нервы и недосып пляшут веселыми черными точками подгибая колени.

Несколько глубоких вдохов с закрытыми глазами. Не помогает. Желудок болезненно скрутило до тошноты. Я развернулся и едва успел добежать до туалета. Упал на колени обнимая унитаз.

Все внутренности тянет. Умылся холодной водой. Смотрю в зеркало на свои бешеные глаза, стараясь удержать очередной рвотный позыв. Безуспешно. Остатки кофе и пара глотков воды вырвались наружу, сгибая меня пополам.

— Гром, ты нормально? — дежурный заглянул ко мне. — Тимур?

— Да, — отмахнулся. — Иди работай.

— Точно все нормально? — настаивает мужчина.

— Уйди отсюда, Васильев! — ору на коллегу. — Просто уйди!

Он ушел, а я прополоскал рот, еще раз умылся. Вроде полегчало. Пить воду не рискнул, потому что паршивая муть все еще колыхается внутри меня.

Снова поднялся по лестнице и без стука ввалился в кабинет. Евгений Арсеньевич поднял на меня удивленный, но очень тяжелый взгляд.

— Где Кристина?! — зарычал на него с порога.

— Присядь, Тимур, — и тон его мне совсем не понравился. — Сядь, я сказал! — Ольховский видит, что я все еще стою на месте. Меня шатает, но я упрямый. Я буду держаться до последнего и искать ее.

— Что, мать вашу, здесь происходит?! Почему я, как дебил, ношусь по всему городу в поисках хоть кого-то, кто скажет мне, где моя женщина?! Что за игры за спиной, Евгений Арсеньевич? — выплюнул с нотками яда в голосе, но все же сел.

— Тим, — мужчина растер ладонями уставшее лицо. Достал из сейфа бутылку коньяка, два стакана. Налил оба до краев, один из них подвинул ко мне. — Выпей.

— Благодарю, я только что облевал весь туалет. Без меня. Где она?

Меня вдруг перестало трясти и шатать. Голос стал ровным, в нем прорезался лед, который в эту самую секунду заполняет все внутри. В голове проясняется, становится легче сделать вдох. Сердце ровными медленными ударами бьется в груди.

— Нет, — говорю шефу и крестному своей любимой женщины.

— Мы не успели. Прости, — больше не глядя на меня Ольховский опрокинул в себя коньяк.

— Что ты сейчас сказал? — наплевав на субординацию и прочую неуместную чушь я невидящим взглядом смотрю на мужчину напротив.

— Кристины больше нет с нами, — Ольховский обрушивает на меня правду. — Тим, — он болезненно сжимает зубы. — Артур просил ее подождать внутри торгового центра, но Крис не утерпела и …. Он не успел всего на полминуты.

— Да это же бред! — не хочу даже пытаться принять услышанное. — Она не могла! Нет! — подскочил с места. Нервно расхаживаю по кабинету Евгения Арсеньевича. Руки дрожат, я засунул и в карманы брюк, но дрожь переходит от пальцев по всему телу.  — Я же сдохну без нее. Нет! — опустился на колени закрывая руками лицо. На штаны падают крупные капли слез. Они темными пятнами расползаются по ткани.

— Тим, — Ольховский опустился рядом, убрал от лица мои ладони. Я не стал сопротивляться. Я умираю сейчас вместе с ней. Меня рвет на части, я сжимаю зубы пытаясь не закричать. — В этой аварии я потерял дочь, — слышу, как сквозь вату.  — Мы должны это пережить ради Ясеньки. Уверен, что Крис хотела, чтобы мы были сильными.

— Откуда тебе знать, чего бы она хотела?! —срываюсь. — Покажи мне ее! — требую, поднимаясь на ноги. — Я хочу видеть!

— Нельзя, — он качает головой.  — Ее придется хоронить в закрытом гробу, там…

— Заткнись! — останавливаю не желая слышать.

Ноги не держат, я вновь опускаюсь прямо на пол, больше не чувствуя даже слез, которые продолжают струиться по щекам.  Евгений Арсеньевич что-то говорит мне, говорит и говорит, я не слышу, просто не могу…

Перед глазами стоит ее улыбка и это сводит с ума. Я ложусь посреди кабинета сворачиваясь, подтягивая колени к груди, обнимая их руками. Кусаю до крови губы, но всхлипы, злое, отчаянное рычание рвутся наружу.

— Мы отомстим за нее, — говорит мужчина.  — Слышишь? — шеф поднимает меня с пола, доводит до дивана и помогает взять в руки стакан. — Пей, — не тороплюсь притронуться к алкоголю. Зачем? Он ведь не поможет мне вернуть любимую женщину, мать моей дочери. — Пей, я сказал! У тебя есть Яся и война еще не окончена. Я договорился о похоронах. Церемония пройдет завтра, а потом мы убьем тварь, отобравшую у нас нашу девочку, — в его голосе отрезвляющий лед.  — Давай, Тим, приходи в себя. Ты давно не один. Мы обязательно оплачем Кристину, но сначала надо обезопасить ту частичку ее, что у нас еще не забрали. Тебе больно, мой мальчик, — Ольховский говорит, как отец. — Мне тоже. Преврати эту боль в оружие, которое поможет нам победить.