— Это ложь, Анжела Линдси, и не трудитесь уверять в обратном! — взорвался Джейк. Впервые она видела его в таком бешенстве. — Но вашему тщеславию, должно быть, льстило видеть, как мужчины убивают друг друга из-за вас? И не важно, что один из них мог погибнуть только ради вашей прихоти! Не правда ли, неплохое развлечение? Может, мне стоит вернуться и снова вызвать его? Правда, один раз он отступил, но во второй, возможно, наберется храбрости. Гордость не позволит струсить. Именно этого вы хотите: удовлетворить свое любопытство?

— Это… — Она замолчала, испуганная свирепыми нападками и яростью его слов. — Это несправедливо! Я вовсе не такого хотела, и вы это знаете.

— Нет, не знаю, особенно после того как весь вечер слушал ваше нытье. Кто твердил, что умирает от тоски? Нет, я оказался прав насчет вас, Анжела Линдси. Избалованное, капризное отродье, и больше ничего. Какое счастье, что Джон не дожил до свидания с вами!

В мозгу Анжи словно что-то взорвалось. Не помня себя от гнева, она развернулась и ударила его по лицу с такой силой, что на темной коже остался белый отпечаток ладони. Звук с тошнотворной ясностью отдался в ушах, но Джейк и глазом не моргнул. Зато Анжи машинально попятилась, столкнувшись с его взглядом, вонзившимся в нее ледяной сталью. Ей смертельно захотелось убежать, скрыться, только бы не видеть и не слышать того, что он способен сказать и сделать, но похоже, на земле не осталось такого укромного местечка; да если она и попытается, он легко ее схватит. Девушка мужественно распрямила плечи.

— Оставьте моего отца в покое.

— Попробуй еще раз проделать то же самое — и тебе несдобровать, — тихо пообещал Джейк. — Я стерпел две пощечины. Третьего раза не будет. Не испытывай судьбу.

Она отчего-то сразу поверила ему. Гнев исчез так же быстро, как загорелся, и Анжи смятенно взглянула на него, не зная, что делать. Она и вправду весь вечер его дразнила, задетая тем, что он постоянно ее отвергал. Может, всему виной крепкое виски? Но как она могла вести себя так глупо и по-детски? В эту минуту она была сама себе противна, но все же попыталась сохранить достоинство:

— Мне не следовало распускать руки…

— Вот именно. Не следовало.

Дверь кабачка открывалась и закрывалась, бросая попеременно тени и свет на его лицо. Музыканты снова взялись за инструменты; где-то неподалеку залаяла собака.

— Джейк, простите, я была не права, — вырвалось у Анжи, прежде чем она успела прикусить язык, но тут же поняла, что хотела извиниться. В конце концов, она достаточно честна перед ним и собой, чтобы признать правду. — Я вела себя ужасно, и вы имели полное право рассердиться.

Джейк насторожился и удивленно поднял брови.

— Уже поздно, мисс Линдси. Матушка наверняка о вас беспокоится.

Мама уже в постели. Бетт каждый вечер приносит ей сонный отвар, — неловко пояснила девушка, захваченная непрошеными воспоминаниями о безжалостных, требовательных поцелуях и самозабвенных объятиях в ту ночь на пароходе. Пусть он старался держаться подальше, все равно не сумел скрыть, что хочет ее и не намерен ограничиться поцелуями.

Она тотчас убедилась, что была права, когда Джейк резко бросил:

— Я уже говорил, Анжи, что ничего не обещаю женщинам: ни романтики, ни цветов… Как только все кончится, каждый пойдет своей дорогой.

Ей следовало бы бежать, но ноги подкосились, она вдруг ослабела и затрепетала не столько от холода, сколько от предвкушения чего-то нового и нежданного. Почему в его присутствии она теряет контроль над собой и мечтает лишь о его прикосновении, о поцелуе, о жарком смятении, которое он будит в ней своими ласками… да-да, она жаждет всего этого, хочет слышать снова и снова его хриплый шепот, свое имя на его устах.

Язык не слушался Анжи. Каждая частичка ее существа рвалась к нему. Она бессильна перед этим властным зовом… неужели он тоже испытывает нечто подобное?

— Джейк…

Он потянулся к ней. Смуглая кожа словно обтянула скулы, и лицо казалось напряженным и замкнутым.

— Молчи. Ради Бога, Анжи, я всего лишь человек, и моя выдержка имеет пределы. Сделай милость, исчезни как можно скорее, потому что я не обещаю быть галантным джентльменом, если будешь продолжать в том же духе. Ах, Иисусе!

Анжи подалась к нему, потрясенная плохо скрытым бешенством в голосе и нестерпимо-голодным взором. Он притянул ее к себе. Она знала, что нужно отстраниться, но под ее ладонью грохотало его сердце, а мышцы рук натянулись, как тетива. И она не шелохнулась.

А потом было уже поздно: он вел ее в отель. Они пересекли крохотный пустой вестибюль и пошли по коридору, освещенному тусклой керосиновой лампой.

В его комнате было душно и жарко, и таинственные тени сразу же окутали их влажной темнотой. Джейк зажег маленькую лампу и повернулся к Анжи. Она почувствовала его взгляд и неловко переступила с ноги на ногу, не зная, что делать.

— Джейк, — застенчиво начала она, — я…

— Ш-ш-ш, Анжи.

Подойдя к ней, он со странной нежностью сжал ее лицо большими загорелыми ладонями и заглянул в фиалковые очи. Анжи задохнулась. На этот раз его глаза переливались всеми оттенками расплавленного золота, отражавшего огоньки света. Проведя большим пальцем по ее губам, он нагнул голову, и она покорно опустила ресницы и слепо подалась к нему. Джейк терзал ее смятый поцелуями рот, пока напряжение не покинуло ее, а скованные страхом губы не шевельнулись. Он запустил пальцы в ее распущенные волосы и медленно раскинул их по плечам. И снова поцеловал, на этот раз проникая языком все глубже, чтобы изучить потаенную пещерку.

У Анжи закружилась голова. Его пьянящие ласки теплом разливались по ее телу, лишая воли к сопротивлению. Она хотела всего, что он сделает с ней, мечтала оказаться в сильных объятиях, почувствовать его страсть. С того самого вечера, как увидела его на балу в Новом Орлеане, Анжи отчего-то знала, что именно он поведет ее за собой, уничтожит старательно воздвигнутые барьеры осторожности и сдержанности, которые всегда оставляли ее безразличной к записным соблазнителям. Словно именно Джейка она ждала всю свою жизнь.

И теперь он пробудил ее, проводя руками по груди и бедрам, лаская через тонкий атлас платья, пока не потерял терпение.

— Давай снимем это с тебя, — пробормотал он, расстегивая пуговицы и крючки с ловкостью опытной горничной.

Анжи, все еще обнимая Джейка, почти не заметила, как платье синей лужицей улеглось вокруг ног. На ней осталась только тонкая сорочка, влажная от пота и льнувшая к телу так, что девушка самой себе казалась обнаженной.

Когда Джейк повел ее к постели, Анжи внезапно вспомнила о Симоне и ее отчаянной любви к Жан-Люку. Краденые часы свиданий… и тихие рассказы Симоны о том, что они делали, вещах, слишком невероятных, чтобы быть правдой. Никто не способен на подобные выходки! Она даже представить не могла, чтобы матушка разрешила трогать себя в таких местах, которых, по словам Симоны, любили касаться мужчины!