защиту собственной шкуры. И она узнает правду, только если у нее получится победить. Победителям всегда включают фильм, в котором показывают все происходящее за все дни на арене. И еще Хеймитч, он может ей все объяснить. Только вот сейчас я — худший враг в ее глазах.

Дохожу до своей палатки и запихиваю воду внутрь, потому что под открытым солнцем через полчаса она закипит. Вроде бы я должен быть счастлив. Мой план пока что удается реализовать на все 100 %. Катон доверяет мне, и вчера ночью никто не заметил Китнисс, и даже не догадался, что мы были к ней так близко. Только вот на душе все равно паршиво. Облокачиваюсь на свернутый спальный мешок и закрываю глаза в надежде уснуть.

И не зря, потому что в следующий раз, когда открываю глаза, солнце светит куда слабее, чем днем. Время близится к вечеру, и все профи около припасов набивают рюкзаки оружием и водой.

Поднимаюсь с земли и разминаю затекшие ноги.

— Женишок проснулся, — замечает Диадема.

— Который час?

— Самое время идти в лес, — отвечает Мирта и вытаскивает из коробки еще один небольшой ножик. — Возьми с собой все, что может там пригодится. Мы надолго.

Быстро киваю и иду к озеру. Наполняю обе бутылки все еще теплой водой, проверяю запас еды, ее еще предостаточно, сворачиваю в рюкзак спальный мешок и нахожу в припасах новую аптечку. Мирта, проходя мимо меня, кидает мне под ноги два ножа — совсем маленький и побольше.

— Знаешь, Пит, — специально громко говорит Катон, выбирая оружие, — сейчас ты стал нам абсолютно бесполезным. И так понятно, что ничего нового ты нам не скажешь. Но только вот убивать тебя сейчас как-то глупо. Это будет бесполезная смерть, понимаешь?

— И к чему ты клонишь? — сглатываю я.

— Да вот думаю, что убью тебя только после того, как ты собственными глазами увидишь смерть своей возлюбленной. Чтобы ты знал, что причастен к этому. Ты должен осознать это и умереть с чувством вины. Это будет впечатляюще.

— Мне плевать на нее, неужели не ясно? — говорю это как можно более уверенно, но голос все равно немного дрожит. И в душе поселяется что-то неприятное. Он ведь в самом деле может это сделать, тогда Китнисс будет умирать, ненавидя меня всем сердцем. Закрываю глаза, чтобы ужасная картинка пропала, но теперь она останется со мной навсегда.

По его реакции понимаю, что он мне не верит. Что такое могло произойти за время, пока я спал? Неужели Марвел смог перетянуть его на свою сторону?

— Хочешь сказать, что смог бы ее убить? Хочешь убедить меня в том, что, когда я вспорю ей живот, ты даже глазом не моргнешь?

Не знаю, что ответить, и протираю вспотевшие ладошки о штаны. Становится больно из-за порезов на руках, которые до сих пор не зажили. И тут мне в голову приходит идея.

— Видишь это? — показываю ему свои ладони. — Она толкнула меня на вазу, якобы случайно, но на самом деле, чтобы сократить мои шансы на победу. А теперь назови мне хоть одну причину, по которой я не должен хотеть ей отомстить?

Он, кажется, задумывается, а потом бросает взгляд на Марвела. Ну, ясное дело, без него не обошлось…

— Я люблю месть, — довольно и зловеще кивает Катон.

Кажется, этот псих опять на моей стороне, потому что Марвел недовольно фыркает и бросает на землю свой спальный мешок.

— Ну тогда, я думаю, больше не будет возникать подобных вопросов? — собираю всю свою уверенность, чтобы сказать это. Слова произносят нужный эффект.

Катон наклоняет голову набок и кивает мне.

— Отдай эти детские ножи мне и возьми копье, — говорит он. — Мы же не в песочницу идем играть.

Выбираю для себя копье, накидываю на спину рюкзак и жду, пока сборы будут окончены, опираясь на блестящий Рог.

Вот бы поговорить сейчас с Хеймитчем. Получить один из его отлично продуманных советов. Спросить, что я делаю не так. Выслушать его критику по поводу моих необдуманных действий.

К сожалению, это невозможно. Менторам запрещается давать советы своим трибутам, когда они уже на арене. А мне сейчас так надо узнать планы Китнисс, чтобы помочь ей хотя бы немного.

— Выдвигаемся с заходом солнца, — командует Катон и залазит в свою палатку.

Арена создана людьми. Каждый год она находится в разном месте, и каждый год таит в себе что-то новое. Распорядители сами выбирают, что будет окружать нас на протяжении всех Игр. На самом деле, за свою жизнь я повидал множество разных декораций: пустыни, развалины, луга, лабиринт, но чаще всего, конечно же, лес. В нем можно и спрятаться, и ловушек наставить, и поохотиться. Все, что твоей душе угодно. Да и длятся такие Игры дольше, потому что на пустом месте трибуты убивают друг друга за пару дней, а кому на это интересно смотреть? Я готов поспорить, что 74 Игры продлятся не меньше двух недель, и чем ближе к финалу, тем будет становиться интереснее. Интереснее капитолийцам, конечно же.

В моем дистрикте, возможно, и рады, когда все это заканчивается быстро, а вот в столице люди остаются недовольными. Ну еще бы, они ведь ждут этого целый год. И сейчас, когда мы только и делаем, что думаем, как выжить, они делают ставки. Чем меньше трибутов остается, тем ставки выше. Иногда мне кажется, что эти люди просто потеряли рассудок. Ну как можно веселиться от такого зрелища?

Сижу и смотрю прямо перед собой на кучу припасов. На смену солнцу приходит прохладный ветерок. Деревья слегка покачиваются и шелестят листьями, птички перекрикивают друг друга и создают причудливые песни. Я знаю этих птичек, это сойки-пересмешницы. Забавные такие небольшие птички, выведенные в Капитолии. Ну, точнее сказать, пересмешницы это дети соек-говорунов. В темные времена ученые вывели вид, чтобы следить за повстанцами, но из-за находчивости восставших, птички стали бесполезными. Говорили, что они должны были вымереть сами, потому что среди них не было ни одной самки, но не тут-то было. Говоруны стали скрещиваться с самками обычных соек, и получился новый вид. Способность говорить пересмешницы потеряли, зато они могут в точности копировать мелодии и даже целые песни, но делают они только, если им самим понравится голос. Так что не у каждого есть возможность услышать свою песенку, перепетую пересмешницами.

В своей жизни я только раз слышал, когда эти птички замолкали ради того, чтобы выслушать песню. В первом классе на уроке пения маленькая девочка с двумя косичками, стоя на стуле, пела «Песнь Долины». Ее слушали все вокруг: