Ты, может, посчитаешь это странным, ma chère, что я приняла его решение. Спустя годы я размышляла, почему я просто не забеременела «случайно». Подозреваю, что в душе меня преследовала мысль, что я недостойна быть матерью. Я так и не простила себе, что потеряла Лорина, и, в конце концов, уважала решение Шарля.

Однажды утром, когда я собралась на работу, мне захотелось пить, и я направилась в кухню выпить стакан воды. Помню, что была в отличном настроении, ночью мне приснился новый фасон, и я крутила его в голове. Я всегда обожала творческие порывы. Открыв холодильник, я достала кувшин с прохладной фильтрованной водой, что Граса обновляла каждое утро, и наполнила стакан.

Только поставив кувшин в холодильник, я поняла, что не одна в кухне. У двери, на табуретке в конце ряда бесконечных шкафчиков, прислонившись спиной к кремоватой плитке, с закрытыми глазами и мокрым от слез лицом сидела Граса.

– Граса! – воскликнула я. – Что случилось?

Она вытерла щеки фартуком.

– Ничего, – ответила она, порываясь встать.

– Нет, что-то случилось. Я могу помочь?

– Все хорошо.

Она выдавила улыбку, подобрала тряпку со стола и вышла.

Я стояла, раскачиваясь на шпильках, потом, проходя к двери, прислушалась к стуку каблучков по мраморному полу, словно слушала ответ на азбуку Морзе. Потом я стала приглядываться внимательнее.

У нее все было написано на лице. Она всегда была ненавязчивой, но теперь вообще старалась не попадаться на глаза. Глаза у нее, казалось, уменьшились, стали тускло-коричневыми, и на пожелтевших белках мелькали красные линии, с кожи, которая должна сиять медово-коричневым блеском, усталость стерла цвет, сменив на болезненную бледность.

И однажды в понедельник она не пришла на работу. Я заволновалась, она никогда не болела, никогда не прогуливала. Как-то один раз она пропустила день, чтобы отвести двоюродную сестру к врачу, но прислала вместо себя соседскую девчонку. На следующее утро она работала, но избегала меня, выходя из комнаты перед моим появлением, словно у нее было шестое чувство. В среду утром стол был накрыт к завтраку, но ее не было видно. Я прошла по дому, пока не обнаружила, что она натирает пол в гостевой комнате. Он уже был в идеальном порядке, мы ею нечасто пользовались и я нечасто посещала этот уголок. Она от меня пряталась.

– Доброе утро, – небрежно поздоровалась я, словно и не искала ее по всему дому. – У тебя все хорошо?

– Да, сеньора, – пробормотала она, не поднимая глаз от тряпки на паркете.

– Тебе лучше?

– Да, сеньора.

Она продолжала втирать воск в полированный пол.

На темной коже труднее разглядеть синяки, и все же, когда Граса вытянула руку и блузка задралась, я увидела на руке черно-лиловые отметины. Я понимала, что она не повернется.

Мой отец, когда напивался, бил нас с Кристль. Мы прятались в доме, пока не исчезали синяки, стыдились. Я вскипела от негодования, но сдержалась. Сейчас лучше оставить ее в покое.

На следующее утро мы с Шарлем встали ни свет ни заря, как не вставали годами, сварили кофе и сели за кухонный стол, поджидая Грасу.

Открыв дверь и увидев нас, она надолго застыла, и мы разглядели серовато-синий кровоподтек на ее лице, опухшие глаза, покусанные губы и яркие отметины на шее.

– Ох, Граса! – Я вскочила и взяла ее за руку. – Кто это тебя так? Ты не можешь работать. В больницу надо.

Она только открыла рот, чтобы ответить, потом молча закрыла. Я почувствовала на плече руку. Шарль, как всегда, остановил поток моих мыслей:

– Роза, сходи в ванную и принеси спирт, мази, пластырь и бинт.

Когда я вернулась, Шарль разливал в чашки свежесваренный кофе, а Граса, сгорбившись, сидела на стуле и смотрела на колени.

Я выложила медицинские запасы на стол и села с ней рядом. Раньше мы не сидели вместе. Шарль раздал кофе, потом просмотрел горку флаконов, бинтов, мазей и пластыря. Он взял какую-то мазь и, подняв пальцем ее лицо, молча принялся за работу, обрабатывая кожу антисептиком. Я оторвала кусок ваты и открыла драгоценную бутылочку с арникой, дар Лорина.

– Ты не одинока, Граса, – глядя на нее, сообщила я. – У тебя есть мы. Никто не имеет права так с тобой обращаться.

Она уставилась на меня, пока Шарль, внимательно изучая, обрабатывал ей лицо.

– Мы тебе поможем.

Я намочила ватку драгоценной настойкой арники и вручила Шарлю, который протер все синяки на руках, лице и шее. Потом, довольный, сел.

– Ну, Граса, скажи: это в первый раз? – спросил Шарль.

Судя по холодному тону, он кипел от гнева так же, как и я, но тщательно скрывал, чтобы ее не волновать.

Она покачала головой.

– Я так и подумала, – заметила я. – Просто раньше было незаметно.

Она смотрела на стол, и мы ждали. Когда она подняла голову, глаза ее гневно горели, и настроена она была решительно.

– Сеньор Шарль, сеньора Роза, я пойду и больше не вернусь. Я не могу позорить ваш дом.

– Позорить? – сердито воскликнул Шарль. – При чем тут ты?

Я взяла его за руку, и он продолжил спокойнее:

– Стыдно должно быть тому, кто это сделал. А не тебе.

Он наклонился к мойке и налил стакан воды. Граса облегченно откинулась на стуле.

– Шарль прав, Граса.

Я взяла ее за руку.

– Твоей вины тут нет. Скажи, пожалуйста, кто это сделал?

Она высвободила руку и заплакала. В тропиках ливень начинается без предупреждения. В одно мгновение нещадно палит солнце, потом небо темнеет, собираются серые тучки – и сразу потоп. Слезы у Грасы лились бурно. Я пыталась ее обнять, но она отстранилась. Потом, неожиданно, словно ветер разогнал тучи, она затихла, вытерла слезы и выпрямилась.

– Это Се, – прошипела она. – Жених двоюродной сестры. Она хорошая женщина, сильная. Она не будет с ним спать, пока они не поженятся, но они три года копят на строительство дома. Это началось недавно… он говорит, если я хочу продолжать жить с ним и Габриэлой, когда они поженятся, то должна платить за… квартиру уже сейчас. Говорит, если я ему подчинюсь, он не бросит Габриэлу.

Рассказывая, она согнула пальцы и длинными ногтями начала сдирать лак с другой руки.

– Мне почти всегда удается его избегать, но иногда, когда он знает, что Габриэлы нет дома, он напивается и приходит в дом. Я никогда не пущу мужчину в дом, если я одна. Это нехорошо. Но ему я не могу сказать «нет». Да он все равно придет, даже если и