Английские и французские журналы и газеты пестрели карикатурами на Абдул-Хамида, подчеркивавшими его кровожадность и трусливость. Гамсун рассказывает известную европейскую сплетню. Согласно ей, нервный падишах всегда держал у кровати нож. Когда его супруга пошевелилась во сне, Абдул-Хамид вскочил в ужасе и вонзил в нее нож. «Не велика важность – проткнул одну, давай сюда другую! Ведь у него еще 299 жен в запасе!» – иронизирует Гамсун. Сплетня имела под собой реальное основание – английский путешественник Джордж Дорис вспоминает историю наложницы, которую падишах застрелил в постели: одалиска позволила себе резкое движение, и султану показалось, что она хочет его задушить.

Англичанка Грейс Элисон, посетившая хамидийский Стамбул и ощутившая его удушливую атмосферу, изложила свои впечатления в статье, которую напечатали многие британские газеты. «С восшествием на престол Абдул-Хамида II музыка кончилась и прекратились забавы, – пишет Элисон. – Султан страдал маниакальным страхом смерти от руки убийцы и поэтому запретил всякие собрания, включая музыкальные представления, катания на лодках и танцы. Его правление стало периодом всеобщей скорби».

Впрочем, Абдул-Хамид был не так ужасен, как думали его противники. Отпрыск угасающей династии, он изо всех сил пытался сохранить империю. Напряженная международная обстановка, убийства родственников и традиционное восточное коварство отнюдь не способствовали душевному спокойствию падишаха. Правитель должен был опасаться даже слуг. На протяжении 30 лет его брил один и тот же цирюльник. Абдул-Хамид ценил старого брадобрея: живя в водовороте интриг и заговоров, он хотел доверять человеку, водящему бритвой по его горлу. Троих предков султана убили слуги: Мурада II отправил к праотцам повар, Мустафу Челеби – телохранитель, Ибрагима I – цирюльник.

Кинросс характеризует падишаха как несчастного человека и бесчеловечного монарха, чьи иррациональные страхи со временем переросли в манию. Бледный, молчаливый и меланхоличный Абдул-Хамид подозревал всех окружающих в измене – и потому превратил Йылдыз в крепость. На территории дворца располагались казармы для нескольких тысяч гвардейцев. На стенах были устроены наблюдательные посты с телескопами, позволявшими осматривать окрестности, включая Босфор и Золотой Рог.

Вскоре падишах уже не покидал безопасный Йылдыз. В первую очередь это отразилось на традиционном пятничном выезде султана в мечеть – данное мероприятие, по остроумному замечанию Гудвина, превратилось в стремительный бросок. Специально для Абдул-Хамида за воротами Йылдыза возвели Йылдыз Хамидие (она стала последней имперской мечетью Стамбула). Впрочем, это не помешало активистам армянской партии «Дашнакцутюн» совершить покушение на султана.

Французский историк Раймон Кеворкян рассказывает, что при подготовке операции боевики столкнулись с серьезными трудностями. Султан выезжал из Йылдыза дважды в год – на празднование Курбан-байрама и получение почестей от государственных органов. Обе церемонии проходили в Долмабахче, и падишаха сопровождали сотни вооруженных людей.

Посещение султаном мечети было грандиозным событием для столицы. Гамсун стал очевидцем еженедельного пятничного визита Абдул-Хамида II в Йылдыз Хамидие – и был поражен количеством присутствующих. Бесчисленные полки всех подвластных правителю земель маршировали под барабанный бой. Солнце зажигало огонь в золоте и серебре мундиров, в орденах, штыках, трубах и инструментах военных оркестров. В торжестве участвовали представители стамбульской аристократии, исполинского роста евнухи, уланы на белых лошадях, албанские пехотинцы, офицеры в фесках, чернокожие слуги, полковые муллы с саблями, невозмутимые курды и многие другие.

Покушение на Абдул-Хамида II затрудняли не только закрытый образ жизни падишаха и большое скопление людей во время церемоний. Кеворкян упоминает еще об одной мере предосторожности – все дома возле Йылдыз Хамидие снесли, и нельзя было незаметно подойти к мечети ближе, чем на 800 м. Члены «Дашнакцутюн» рассматривали три варианта террористической атаки: залп с крыши с указанного расстояния, начинка автомобиля взрывчаткой или заброс гранат из павильона для иностранных гостей. Боевики выбрали второй вариант – и 21 июля 1905 года у входа в Йылдыз Хамидие взорвалась бомба. По счастливой случайности Абдул-Хамид не пострадал – он задержался в мечети после намаза, чтобы перекинуться парой слов с шейх-уль-исламом.

Чудесное спасение султана ничего не изменило. Османская империя неуклонно приближалась к концу. Турецкое время вышло, и его последние крупицы высыпались в нижнюю часть песочных часов истории. Поэт Тевфик Фикрет передал тревожную атмосферу Стамбула в стихотворении «Туман»:

Абдул-Хамид II провел в Йылдызе 33 года. В 1909 году войска мятежного генералиссимуса Махмуда Шевкета-паши вошли в Стамбул и окружили султанскую резиденцию, прекратив все сношения ее обитателей с внешним миром. Оставшийся без пищи, воды и информации, осыпаемый упреками своих жалких фаворитов, падишах чувствовал себя преданным и покинутым. Через пару дней он согласился на переговоры. В итоге Национальное собрание свергло Абдул-Хамида II – последнего абсолютного монарха Османской империи – и призвало на трон Мехмеда V – первого парламентского монарха Порты, не обладавшего реальной властью. Опального султана выслали на виллу в окрестностях Салоник, где Абдул-Хамид содержался под стражей до 1912 года. Потом его перевезли в Стамбул. 10 февраля 1918 года низложенный падишах умер в тюрьме.

На Йылдызе заканчивается история султанских дворцов. Его строительство ознаменовало закат Высокой Порты. Распад Османской империи нельзя было остановить. Резиденции султанов напоминали театральные декорации – после окончания спектакля они пустели. На роскошную мебель надевали чехлы. Люстры и зеркала занавешивали тканью. Люди, населявшие дворцы, медленно, но верно уходили – из власти, из жизни, из истории. Государство османов, казавшееся вечным и бессмертным, повторило судьбу прочих империй; и только вековые деревья в дворцовых парках помнят поступь людей, нареченных Грозным, Великолепным, Кровавым. Помнят, но ничего не расскажут.

Дворцы Стамбула прекрасны и многочисленны. В центре любого парка или сквера располагается особняк султана или важного чиновника. Так, к Топкапы прилегает парк Гюльхане (от перс. – дом роз), поражающий не только своими размерами, но и количеством произраставших там овощей, цветов и фруктов. В османскую эпоху их продавали на стамбульских базарах; вырученные деньги шли на оплату султанского стола. Однажды Мехмед II, разыскивая того, кто съел дыню с дворцовой бахчи, собственноручно вспорол животы 14 рабам – султан считал, что вор обокрал лично его.

В парке Эмирган раньше стоял дворец, подаренный персидскому принцу Эмирхану. Дворцовый парк с XVIII века славится тюльпанами – с 2005 года в апреле тут ежегодно проводится знаменитый Фестиваль тюльпанов.