Да, ваше величество?

«Мне сказали, что у тебя родился ребенок, Тирцея. Это правда?»

Да, ваше величество, два дня назад. Как и ребенок вашего величества.

«Да. Так мне и сказали, Тирцея. Теперь слушай. Сейчас же принеси мне этого ребенка, ясно? Сию же минуту. Принеси мне его. Я хочу на него посмотреть».

Желание вашего величества — закон.

Желание вашего величества.

Тирцея принесла госпоже своего ребенка.

Больше она его не видела.

Страшный замысел: ее сына выдали за ребенка императрицы. А потом убили. Так, чтобы все поверили в скоропостижную смерть. Делая вид, что скорбит по сыну, Аларис на несколько недель заперлась в комнате — предварительно отдав своего собственного сына на попечение служанки.

Тирцея прекрасно помнила эти несколько дней, самые странные в ее жизни. Она наедине с незаконнорожденным сыном императрицы и страшные глаза ее мужа. Ее императорское величество осыпала их золотом. Но сломала им жизнь. Через месяц она вызвала супруга к себе в комнату и сообщила ему о своем решении: усыновить чужого ребенка. Например, ребенка служанки. «Какой служанки?» — спросил его величество. «Тирцеи, — ответила Аларис. — Ее муж ишвен (еще одна ложь)».

Полоний Четвертый чуть не лопнул от смеха. Усыновить нечистого ребенка, полуварвара? Да это же просто абсурд. Но ведь уже несколько месяцев молодая императрица упрямо отказывала ему в утолении плотского желания. И он знал, что если он не убьет ее и не возьмет в жены другую, у него не будет наследника. Он мог бы это сделать, но не сделал. Уже тогда поговаривали, что Император утратил мужскую силу. Рассказывали о его чудовищных приступах гнева. «Он говорит, что хочет изуродовать меня, — шептала Аларис. — Он хочет отрезать мне одну грудь».

— Тирцея!

Служанка покачала головой, глядя, как сестра Наджа поднимается со своей скамейки.

Та, что когда-то была императрицей, подошла к решетчатой двери и показала ей свою спину, всю в кровавых ранах. Что она могла сделать? Иногда она представляла, как просунет руки между прутьями решетки, сомкнет пальцы на шее этой женщины и будет давить до тех пор, пока у той не подкосятся ноги, а изо рта не вывалится синий язык. Но она знала, что неспособна на это. Взгляд убийцы горел каким-то странным огнем — смесью любви и отчаяния.

— Тирцея. Мы ведь, наверное, видимся в последний раз?

Старая служанка опустила веки в знак согласия. У нее слегка кружилась голова. От этого мрака. От этой тишины.

— Сентаи уже близко, мы это знаем. Нам не нужно выходить за пределы монастыря, для того чтобы понять это. С нами говорит Голос. Голос Единственного. Тсс. Разве ты не слышишь?

Тирцея покачала головой. Она избегала говорить в присутствии императрицы. Она молчала уже около двадцати лет.

— Послушай, — продолжала худая, бритая наголо монахиня — очень худая и очень уродливая. — Послушай, я хочу поверить тебе тайну. Подойди ко мне. Ближе.

Старая служанка сделала шаг к двери, но в этот момент почувствовала, как руки принцессы хватают ее руки. Она хотела выдернуть их. Она уже собиралась сделать это. Но не сделала.

Сестра Наджа начала говорить.

Оставалось только слушать.

* * *

— Довольно! — крикнул Полоний, из всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал.

На лице сенатора Эпидона промелькнула улыбка.

Несмотря на преклонный возраст казалось, что старик в лучшей форме, чем его величество. У него не дрожали руки и не было этого похожего на посмертную маску воскового лица, какое бывает у тяжелобольных.

Снова воцарилось молчание.

Закатные лучи окрашивали стены города в желто-оранжевые цвета.

Опершись совершенно высохшим подбородком на скрещенные пальцы, почтенный сенатор довольно мрачно обрисовал положение дел на фронтах. Несмотря на все усилия, Полонию так и не удалось предотвратить падение Эзарета. Руины некогда славного южного города оказались в руках сентаев. И лишь Единственному известно, что они с ними сотворят.

На лбу Императора выступила испарина. Теперь на пути врага оставался лишь один, последний бастион азенатов — Дат-Лахан. Десяти векам цивилизации, десяти векам процветания мог в один миг прийти конец. Войска Империи были разбиты. Как только эта новость дошла до Дат-Лахана, сотни жителей обратились в бегство. Новый исход — только на этот раз на пути беженцев была непреодолимая преграда в виде Вечных гор.

Полоний велел преследовать беглецов и силой вернуть их в Дат-Лахан — бесполезная мера, которая только увеличила смятение жителей города. Что же теперь будет? Поговаривали, что сентаи уже в нескольких днях пути от города и что им не терпится покончить с ним. На площадях города пророки с искаженными от ужаса лицами выкрикивали свои предсказания, а люди затыкали себе уши. Враг наступал, спастись от него было негде. Конец был близок.

— Восемьдесят тысяч человек, — сказал генерал Леонид, теребя остатки седой бороды. — Это все, что у нас есть, вместе с резервистами.

— Мне нужно сто тысяч солдат, — возразил Император.

Кто-то ударил кулаком по столу, и это был не Император. Все взгляды устремились туда. Человек, только что так бурно выразивший свое негодование, внушал почти болезненный страх не только всем генералам, но и Полонию. Никто из азенатов не мог сравниться с ним во владении оружием. На его совершенно мертвом лице не было ничего живого, кроме двух злых черных шариков. Все знали, что с ним произошло что-то ужасное: двадцать пять лет назад он вернулся из царства мертвых. Монахини Скорбящей Матери вырвали его из объятий вечной ночи, впрыснув ему древнее таинственное снадобье. Тело его продолжало гнить. Но сердце вновь забилось. Он стал не-мертвым. И теперь поговаривали даже, что он метит на место Императора.

— Да, генерал?

Император поднял бровь.

— Генерал Хассн устал, — вздохнул Адамант, сенатор с тонкими чертами лицами, сидевший рядом с ним. — Устал от вашей трусости и ваших уловок. Он считает, что мы должны отправиться навстречу сентаям и разбить их на Высоких Равнинах.

Некоторые из присутствующих кивнули. Адаманта в сенате и в окружении Императора боялись и уважали. Все знали, как честолюбив этот немолодой уже человек. Кроме того (и это было главным), он был верным союзником Раджака Хассна, хоть никто и не знал, какие именно отношения их связывают.

— Глупости, — возразил юный принц с матовой кожей, сидевший справа от Императора. — Мы же знаем, к чему привели подобные маневры в прошлом.

— Боюсь, что не понимаю вашего намека, — вздохнул сенатор. — До сих пор в боях на открытой местности участвовало не более нескольких тысяч человек. Сейчас же речь идет об очень масштабной операции.

— Не более нескольких тысяч? — подхватил генерал Аракс, поглаживая лысый череп. — Калахар защищали тридцать тысяч человек. А Коринф — еще на десять тысяч больше. Вы называете это «не более нескольких тысяч»? Ну и ну!