В конце декабря его грузовик увяз в дюне красного зыбучего песка. Убив целый день на попытки откопать машину, он сдался и возобновил путешествие на велосипеде, но вскоре обнаружил новехонький «лендровер», дожидавшийся его по ту сторону дюны. Он вернул к жизни двигатель джипа после того, как снял аккумулятор с грузовика, отволок по песку и «прикурил» от него с помощью проводов. На второй и третий день Натан Ли курсировал между машинами, перегружая топливо, продукты и снаряжение в новое транспортное средство. Ко времени последнего рейда дюна почти целиком поглотила старый грузовик.

«Лендровер» не только доказал, что он быстрее и подвижнее грузовика, но и породил новый прецедент. Натан Ли перестал беречь «рабочую скотинку» — выжимал из техники все соки и, не колеблясь, менял машины: еще один «лендровер», микроавтобус, затем опять грузовик. Шли недели, и он все больше чувствовал себя потерянным, хотя это было не совсем так. И неважно даже, что карта Бартоломью стала бесполезной. У него имелись компас и путевой журнал: направление движения и прошлое.

Должно быть, уже где-то в Сибири он подъехал к мосту в сгущающихся сумерках. Единственным предупреждением об опасности мог послужить для него автомобиль, лежащий на крыше, как перевернутая черепаха. Что-то его опрокинуло. Мины, подумал он, и ударил по тормозам. Мгновение спустя лобовое стекло треснуло: с другого берега прилетела пуля снайпера.

Натан Ли выполз со стороны пассажирского места, прихватив только свою книгу и мешок с золотом. Он отсиделся в болоте до самой темноты, затем подполз к реке. Вдоль берегов тянулась кромка льда. Бросая веточки в воду, Натан Ли определил, в какую сторону бежит река, и решил пробираться вдоль берега по течению. Он понятия не имел, как называется эта река. Но она непременно выведет его к морю.

Лос-Аламос.

Январь

Голдинг явилась без доклада посреди ночи. Два месяца минуло с того дня, как она приходила повидаться с Мирандой. Тянуть дольше было нельзя. «Альфа» стала неуправляемой. В лаборатории и на проекте в целом необходима смена руководства: Кавендиш должен уйти.

Она шла по коридору, катя за собой свой маленький кислородный прибор, как игрушечного зверька на колесиках. В такие моменты она с грустью вспоминала своего мужа Виктора. Элис страдала, что привлекает ненужное внимание, чувствовала себя ранимой и старой из-за вставленных в нос и свисающих с ушей трубочек. Сегодня ночью она хотела «употребить власть». В последнее время врачи не одобряли ее путешествий, в особенности морских. «Лос-Аламос в один прекрасный день схватит вас за горло», — твердили они. Но дело требовало ее вмешательства. И Элис шла в битву, потрясая пластиковыми трубочками и транспортируя воздух для дыхания, в одиночку, на свой страх и риск.

Ни один из членов правления не знал о ее приходе. Простое большинство могло остановить ее, но все были в смятении и полном разброде, а университеты — фактически на военном положении, находясь на грани закрытия по всей стране. Родители забирали детей из школ всех уровней. Учителя давали уроки по локальной компьютерной сети, если вообще продолжали занятия. Страх пожирал знания именно тогда, когда они были нужны, как воздух. Казалось, никто не наблюдает за Кавендишем. Ни одна живая душа, кроме нее.

Ей следовало уволить Кавендиша — телефонным звонком, заказным письмом или вызвав к себе. Но приспешникам Кавендиша необходимо преподать урок именно здесь, на его территории. И дело не только в лаборатории «Альфа». Лос-Аламос с азартом окунулся в исследования по проекту управления данными биологических наук «Биофаст», и оттого весь комплекс стремительно выходил из-под контроля. Недовольные этим новым направлением или возражавшие против утраты этических критериев в науке в массовом порядке покинули лабораторию, предоставив ренегатам полную свободу действий.

Лучший момент для Кавендиша, чем разразившаяся пандемия Корфу, было трудно представить. Паника, вызванная распространением загадочной инфекции, подорвала структуру общества. Европа, пребывавшая в состоянии глубокого шока, все больше дезинтегрировалась. Африка была мертва. Официальные лица в Вашингтоне требовали вакцины или, как минимум, генетического «бомбоубежища» для американцев. Кавендиш предложил себя в качестве героя дня. Пообещал луну с неба. Степень доверия к нему была кратна неправдоподобности его проекта. Созданный им клон человека, все еще считающийся строго секретным, но регулярно демонстрируемый заезжим высокопоставленным персонам, являлся ходящим и говорящим подтверждением дарования и дерзости Кавендиша. «Слава богу, он самонадеян», — подумала Элис. Он украл идею Миранды, спихнул ее с дороги, но это даже к лучшему. Миранду еще можно было уберечь.

Несмотря на все усилия Голдинг обуздать или полностью блокировать расходы Кавендиша, деньги ему продолжали поступать… пока еще существовало такое понятие, как деньги. Был период, когда он безудержно расточал средства на закупки, — его среднемесячные расходы конкурировали с затратами на великие проекты: исследования интерферона для борьбы со СПИДом, полеты «Аполлонов» в космос, исследования и разработки по программе «Звездные войны». Потолка для его издержек практически не было, поскольку технически деньги прекратили свое существование. Каким-то образом он убедил власти придать статус «черного проекта»[35]этой охоте на вирус. Это означало доступ к капиталам дискреционных счетов, на которые дотошные бухгалтеры Конгресса никогда не положат глаз. Мстительность, с которой он тратил, граничила с демонстративным презрением. Парадоксально, но такие расходы лишь укрепили его репутацию Хозяина.

Многомиллиардная «покупательская корзина» включала в себя полный набор: от чашек Петри и компьютеров «Крэй» до строительства современного комплекса лабораторий биологической защиты четвертого уровня — ЛБЗ-4. Со стенами в два фута толщиной ЛБЗ-4 была единственным в своем роде зоопарком, предназначенным для самых смертельных микробов: от Эбола, Мачупо, хантавирусов до нынешней вспышки Корфу. Еще восемь месяцев назад на планете существовало лишь полдюжины ЛБЗ-4: две — в России, одна — в Канаде, три — в Штатах и ни одной — в Европе, Африке и Азии. Теперь же на южном пальце столовой горы в миле одна от другой стояли пять ЛБЗ-4. Лос-Аламос внезапно объявил себя штабом войны с вирусом Корфу, подобно Кавендишу, сделавшись выскочкой, игнорировать которого научный мир уже не мог.

Разросшаяся инфраструктура, несомненно, нуждалась в людских ресурсах. Кавендиш и на это потратился от души. Новые назначения не всегда были делом его рук, но тон задавал именно он. Кавендиш питал слабость к еретикам, бунтарям, сорвиголовам и изгоям. Когда поезд уже ушел — впрочем, так случалось всегда, — Голдинг разглядела «приложенные файлы». Так или иначе, справедливо или нет, большинство этих новых «эмигрантов», прибывших в Месу, чувствовали себя потерпевшими. Либо их придерживали в карьерном рвении, либо обошли назначением на постоянную должность, либо несправедливо отвергли их заявки на получение гранта, либо пренебрегли их исследованиями. Один из них занимался репродуктивной эндокринологией, пока его клинику во Флориде не забросали зажигательными бомбами евангелисты. Онколог-исследователь потерял лицензию после смерти неизлечимо больного ребенка, которого он пользовал непроверенным моноклональным препаратом. Многие были «побочными явлениями» биомании, этого колоссального всплеска, охватившего Уолл-стрит в 80-х и 90-х. Когда мыльный пузырь лопнул, многие высококвалифицированные ученые разорились или влачили жалкое существование лаборантов или учителей биологии средних школ.