— Все нормально, Дэвид? — говорит Патрик. — Это Дженна.

— Показывает вам всякие канаты, да? — подмигивает мне Дэвид, и я улыбаюсь, понимая, что это какая-то старая, заезженная мужская шутка.

— Я никогда раньше особо не задумывалась о спасательных станциях, — говорю я. — Просто воспринимала как должное, что они существуют.

— Их бы уже давно не было, если бы мы постоянно не воевали за них, — говорит Дэвид, насыпая в кофе полную ложку сахара и размешивая его. — Наши текущие расходы оплачиваются Королевским обществом спасания на водах, не правительством, поэтому мы все время ищем способ как-то заработать деньги, не говоря уже о привлечении добровольцев.

— Дэвид у нас директор-распорядитель, — говорит Патрик. — Он командует этой станцией и держит всех нас под контролем.

Дэвид смеется.

— Это, в общем, недалеко от истины.

Звонит телефон, и этот звук кажется в пустом помещении особенно пронзительным. Дэвид извиняется и выходит. Через несколько секунд он возвращается, на ходу расстегивая флисовую куртку, и бежит в ангар для лодок.

— В заливе Россили перевернулось каноэ! — кричит он Патрику. — Пропали отец с сыном. Хелен уже вызвала Гари и Аледа.

Патрик быстро открывает шкафчик и вытаскивает оттуда ворох чего-то желтого и резинового, красный спасательный жилет и темно-синий костюм из непромокаемой ткани.

— Прости, Дженна, мне нужно идти. — Он натягивает непромокаемый костюм поверх джинсов и футболки с длинными рукавами. — Возьми ключи и жди у меня дома. Я вернусь очень скоро.

Он двигается стремительно и прежде, чем я успеваю ответить, убегает в ангар для лодок, как и еще двое мужчин, которые врываются на станцию через уже широко открытые раздвижные двери. Через считаные минуты все четверо тянут лодку к воде и легко запрыгивают на борт. Кто-то — я точно не вижу, кто именно, — дергает за шнур, заводя навесной мотор, и лодка на всей скорости устремляется в море, подпрыгивая на невысоких волнах.

Я слежу за тем, как оранжевая точка становится все меньше, пока наконец полностью не исчезает на фоне серого моря.

— Шустрые ребята, правда?

Обернувшись, я вижу женщину, которая стоит, прислонившись к косяку в дверях комнаты для команды. Ей где-то под пятьдесят, в темных волосах заметна проседь, одета она в цветную блузку со значком Королевского общества спасания на водах.

— Я Хелен, — говорит она. — Отвечаю тут на телефонные звонки, показываю станцию посетителям — в общем, всякое такое. А вы, должно быть, девушка Патрика.

От такой фамильярности меня бросает в краску.

— Меня зовут Дженна. У меня просто голова кругом: у них на все это, от начала до конца, ушло, по-моему, минут пятнадцать.

— Двенадцать минут тридцать пять секунд, — говорит Хелен. Заметив, что я удивлена такой скрупулезной точности, она улыбается. — Мы должны вести записи по всем обращениям и указывать время нашего реагирования. Все наши волонтеры живут в нескольких минутах ходьбы отсюда: Гари — выше по дороге, а у Аледа мясная лавка на главной улице.

— А что происходит, когда его срочно вызывают сюда?

— Он вешает на двери табличку. Местные к этому уже привыкли — он занимается этим уже двадцать четыре года.

Я снова поворачиваюсь к воде, где сейчас не видно лодок — только одно громадное судно далеко в море. Тяжелые тучи плывут так низко, что горизонт исчез; небо и океан слились в единую серую неспокойную массу.

— С ними все будет хорошо, — негромко говорит Хелен. — Никогда не перестаешь беспокоиться, но к этому в конце концов привыкаешь.

Я с любопытством смотрю на нее.

— Дэвид — мой муж, — поясняет Хелен. — После выхода на пенсию он проводил на станции больше времени, чем дома, так что в итоге я решила: если не можешь его перековать, нужно к нему присоединиться. Когда я в первый раз увидела, как он уходит на вызов, я возненавидела это. Одно дело помахать ему вслед, когда он уходит из дому, но видеть, как они грузятся в эту лодку… да еще если погода такая, как сейчас… ну, в общем, это… — Она умолкает, и ее передергивает. — Но они возвращаются. Они всегда возвращаются.

Она кладет ладонь мне на руку, и я благодарна пожилой женщине за понимание.

— Это заставляет по-настоящему понять, верно? — говорю я. — Понять, насколько…

Я умолкаю, потому что не в силах признаться в этом даже себе.

— Насколько тебе необходимо, чтобы они возвращались? — тихо заканчивает за меня Хелен.

Я киваю.

— Да.

— Хотите, я покажу вам остальную станцию?

— Нет, спасибо, — отвечаю я. — Думаю, я пойду домой к Патрику и подожду его там.

— Он хороший человек.

Я думаю, действительно ли это так. И думаю, откуда она это знает. Я иду вверх по склону холма и оборачиваюсь через каждые несколько шагов в надежде увидеть в море оранжевую точку лодки. Но я не вижу там ничего, и тревога спазмом сжимает мой желудок. Должно случиться что-то очень плохое — я просто откуда-то это знаю.

Мне странно находиться в доме Патрика без него, и я преодолеваю искушение подняться наверх, чтобы осмотреть остальную часть его жилица. От нечего делать я включаю радио, настроенное на местную станцию, и начинаю мыть посуду, которая горой лежит в раковине на кухне.

— Мужчина и его юный сын пропали после того, как их каноэ перевернулось в миле от залива Россили…

Приемник начинает потрескивать от разрядов статического электричества, и я кручу ручку настройки, пытаясь поймать более сильный сигнал.

— Местная команда спасателей поднята по тревоге, на воду спущена спасательная лодка, однако им до сих пор не удалось обнаружить попавших в беду людей. Мы будем держать вас в курсе развития событий.

Сильный ветер гнет деревья, так что они сгибаются чуть ли не пополам. Из дома моря не видно, и я не могу понять, рада ли я этому обстоятельству или мне следовало бы поддаться внутреннему порыву и пойти на спасательную станцию, чтобы высматривать оранжевую точку лодки оттуда.

Я заканчиваю с посудой и, вытирая руки кухонным полотенцем, обхожу кухню. Буфет забит кипами бумаги, и я почему-то нахожу эту бессистемность странным образом успокаивающей. Я берусь за ручку дверцы буфета и слышу в голове слова Патрика: «Ни в коем случае не открывай дверцы…»

Что в нем находится такого, чего он не хочет, чтобы я видела? Я оглядываюсь через плечо, как будто он может зайти в любой момент, и решительно тяну на себя дверцу буфета. Тут же на меня что-то валится, и я едва успеваю поймать какую-то вазу, которая наверняка упала бы на кафельный пол и разбилась вдребезги. Я ставлю ее обратно в сумятицу другой стеклянной посуды на полках; воздух внутри буфета пропитан выветрившимся ароматом лаванды, исходящим от сложенного белья. Ничего зловещего здесь нет — просто набор памятных вещей, коллекция воспоминаний.