Ничего, на самом деле. Я просто подумала, что, если вы говорите о размерах стран… Значит, наверно, это имеет для вас какое-то значение.

Да, из маленькой печальной страны, из ее очень красивой столицы.

Из Белоруссии?

Нет, еще меньше и еще печальнее. Хотя в Минске у меня есть родственники.

Откуда-нибудь из Прибалтики?

Да-с, из Вильнюса. Хотя и русский по происхождению. Смешанный, русско-белорусский человек (он уже перешел на русский). Вы, случайно, не из Питера?

Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:

Я окончил ЛГУ по специальности «тибето-монгольская филология». Каковую теперь имею честь преподавать в этой богоизбранной стране. Или лучше сказать «богами избранной». Хи-хи-хи. Знаете университет… (Он произнес имя, которое я не разобрала.) В полутора часах езды от Дели. А на каникулах я здесь обретаюсь, в хостеле. Тут до всего близко – до музеев, до библиотеки. Раньше я в Вильнюсе преподавал, но не сложилось.

Нет, я не из Питера, сказала я.

Грузный господин пересел за мой столик и протянул мне ладонь для рукопожатия, жаркую и влажную:

Антон. Барсуков. Или же Антон Антонович, но я думаю, мы с вами можем не церемониться с отчествами. Впрочем, как захотите. На самом деле я всегда находил в отчествах особую поэзию. Можно поинтересоваться вашим именем?

Серафима, сказала я.

(Не знаю, почему мне пришло в голову это странное имя, Серафима. Я никогда не знала никого, кого бы звали Серафима. Имя было длинное и старомодное, похожее на тюлевые занавески, на фикус, на вырезанные из бумаги снежинки, которыми украшали окна на Новый год.)

Серафима. А как по батюшке?

Григорьевна, сказала я. Это тоже было ложью.

Приятно познакомиться, Серафима Григорьевна. Вы, сударыня, в Индии по делам или же, так сказать, в качестве туриста?

Я должна была увидеться с одним человеком, но мы разминулись. Так что завтра я улетаю за ним в Бенарес.

Варанаси, ага!

Антон Антонович Барсуков с довольным видом откинулся на спинку стула и, сцепив руки, стал крутить большими пальцами.

Вы что-нибудь знаете про Шиву?

Опять не дождавшись ответа, он продолжил – как будто слова распирали его – своим высоким повизгивающим голосом. Этот голос каждый раз поражал меня, когда он вырывался из горла этого грузного, огромного, колышущегося человека.

Шайвисты – они ведь, знаете, членопоклонники. Вы видели когда-нибудь лингам? Это символ Шивы и фаллос одновременно. Шива – он ведь, сударыня, бог разрушения. Фанатики его живут на кладбищах и просят подаяние в человеческие черепа. Едят тоже из черепушек. Вы знаете, что там главное место сожжения трупов у реки Ганг? Вы там все это увидите. Туда специально умирать приезжают. Там, матушка, самое счастливое место, чтобы умереть! Сразу попадете в нирвану (он залился смехом). Считается, что там на пепле танцует Шива в ожерелье из черепов. Ну, сами увидите. Всех этих святых людей, обкуренных. Я даже думаю, что сам туда умирать поеду. Не сейчас, конечно. Но мы все, как говорится, под Богом ходим, смерть, понимаете ли, не за горами, так что, как почувствую ее, безносой этой, приближение, так сразу, понимаете ли, рвану в это самое Варанаси, называемое также Бенаресом… Не хочу, сударыня вы моя, переродиться. Слишком много в этой жизни злополучностей.

Наверное, он преувеличивал: эти странные люди и обычаи находились, должно быть, где-нибудь на периферии, скрытые от глаз обычных посетителей и вдалеке от института социологии. Потому что невозможно было представить себе, чтобы Варгиз сидел в современном кабинете со своим смартфоном и выставлял фотографии в Инстаграм, а рядом нагие членопоклонники просили бы подаяние в человеческий череп.

Антон Антонович Барсуков затряс головой, как будто хотел стряхнуть моментальную грусть, навеянную мыслью о «злополучностях», и продолжил:

А в Дели вы что-нибудь уже успели посмотреть? Тут поблизости, знаете ли, есть мавзолей императора Хумаюна. Шедевр эпохи Великих Моголов. Вам известно, Серафима, – Серафима Григорьевна, – откуда пришли Великие Моголы? Из современного Узбекистана! Да, сударыня, из Ферганской долины. Можно сказать, наши с вами соотечественники (вы ведь тоже родились в СССР, не так ли? Или я ошибаюсь с вашим возрастом? Не взыщите, если что!). Могу вам завтра показать могилу Хумаюна. Удивительный был император – погиб, понимаете ли, поскользнувшись на ступеньках собственной библиотеки. Упал и сломал себе шею. Руки были заняты книгами – не смог за перила ухватиться. Мне тоже наверно такая гибель предстоит (он снова захихикал, тонко, повизгивая). Если вовремя в Варанаси не уеду.

Он замолчал. Я пыталась понять, какого цвета у него глаза: голубые, серые, карие? Они казались мутными, мутными и огромными, навыкате. Я представила его себе в студенческом общежитии ЛГУ, потом – в старой комнате в Вильнюсе, комнате, заполненной книгами, с ковром на стене. Когда он переставал говорить, лицо его казалось задумчивым и печальным, но стоило ему открыть рот, как в нем, Антоне Антоновиче (если я правильно запомнила его имя), появлялось что-то агрессивное, он не давал мне вставить ни слова, он оглушал меня – и все это, как я понимала, из лучших побуждений, из заботы о русской туристке, оказавшейся здесь в одиночестве.

А еще вам обязательно надо посмотреть Красный Форт и Большую Мечеть, продолжал он. Я бы туда тоже с вами завтра сходил, но у меня во второй половине дня назначена встреча. А вот к Мавзолею пойдемте, пойдемте вместе. Во сколько вы просыпаетесь?

Наверное, рано, сказала я. Я летела всю ночь, и мне уже сильно хочется спать. Если я рано лягу (я решила, что это будет хорошей причиной сбежать от собеседника), то и проснусь рано.

Тогда мы можем встретиться здесь часов в восемь и пойти к Хумаюну Бабурычу. Давно я у него не бывал! Соскучился. Пойдем рано, пока еще утренний свет красивый. Я, вообще-то, привык рано вставать. Дома меня всегда по утрам будят кошки. У меня их, заметьте, девять. Девять, Серафима Григорьевна! Наверно, им нужно было дать индийские имена, ведь это индийские кошки – я их здесь подобрал на улицах – но что-то взыграла во мне ностальгия. Так что, знакомьтесь: Дуся, Маня, Клава, Ляля, Оля, Валя, Шура, Нюша и кот Тимофей.

Антон Антонович вынул бумажник из нагрудного кармана и стал раскладывать передо мной маленькие фотографии лохматых существ. Почти все были серые, кроме одной – Клавы – трехцветной, с белыми лапами и рыже-черными пятнами по бокам.

Он ждал, чтобы я что-нибудь сказала, восхитилась. Какие усатые, сказала я.

Очень усатые, согласился Антон Антонович. А хвостатые какие!

Я подозвала официанта и попросила принести мне счет. На счете стояло мое имя и номер комнаты, мне нужно было только поставить подпись, расплачиваться можно было потом, когда выписываешься из комнаты. Подписавшись, я подняла глаза на моего собеседника. Он перекладывал кошачьи снимки с места на место и ждал, что разговор о его питомцах продолжится.