– Совсем нет! – ответил рыцарь, хотя минуту назад не был в этом так твердо уверен: многочасовая качка в конце-концов вызвала легкое головокружение и у него. – Идемте, если вам угодно.

Выбравшись из каюты и переступив через руки, ноги, тела скорчившихся под выступом кормовой надстройки воинов, молодые люди сразу попали под струи хлынувшей через борт воды. Луи подхватил Алису под руки и поспешно шагнул с нею к мачте. Здесь было безопаснее всего, к тому же было за что держаться – мачта внизу была обмотана несколькими веревками – эти веревки помогали матросам работать на палубе, не рискуя вылететь за борт.

Возле мачты юноша и девушка заметили еще одну человеческую фигуру в облепившей тело насквозь мокрой одежде.

– Боже мой! Да ведь это же Эмма! – вскричала пораженная принцесса. – А я и не заметила, как она ушла из каюты... Эми, милая, так ты тоже не испытываешь этой страшной болезни?

Девушка подняла голову со сведенными судорогой, совершенно синими губами и попыталась улыбнуться:

– Нет, мадам, мне тоже очень худо... Но сидеть в каюте или лежать под этим навесом куда хуже, чем стоять. Так хоть я пытаюсь качаться вместе с палубой! Кто совсем не боится ни качки, ни этих жутких волн, так это кормчий. Только посмотрите на него!

С того места, где они стояли, была хорошо видна палуба кормовой надстройки, и над ней возвышалась крепкая фигура Вильгельма Рыжего, который стоял у руля будто приклеенный, не теряя равновесия даже тогда, когда очередная могучая волна била его прямо в грудь. На фоне сине-черных рваных туч его голова горела как золотой венец древнего германского божества. А когда небо вдруг вспыхивало, и в нем возникала огненная трещина молнии, вся фигура кормчего, облепленная мокрой одеждой, очерчивалась ярким оранжевым контуром и казалась вдвое больше.

– Есче час, и этот буря бутет кончится! – крикнул Вилли, заметив людей возле мачты. – Наш корапль – хороший корапль, с ним ничего не станет! Госпота, восле вас – бочка с вода. Кто-нипуть принесите мне сюта ковшик. От этот соленый фолны софсем сохнет горло!..

Луи понимал, что исполнить просьбу морехода должен именно он, но даже ему страшно было подумать о том, чтобы подняться наверх, туда, где и фальшборт был ниже, и держаться было не за что, кроме руля... А как же оставить Алису одну?

И тут юная Эмма отцепила ковшик от бочки, намертво приделанной к мачте, согнувшись, с большим трудом вытащила втулку и, наполнив ковш, бесстрашно оторвалась от своей опоры. Луи и Алиса с ужасом смотрели, как хрупкая девушка, шатаясь, балансируя свободной рукой, карабкается по боковой лесенке, проходящей на уровне борта.

Пока служанка поднималась, волны раза три хлестали ей прямо в лицо, и, скорее всего, в медный ковшик попало немало соленой воды. Однако кормчий Вильгельм, улыбаясь в свою короткую светлую бороду, ловко взял посудину из рук Эммы и, поднеся ко рту, с удовольствием осушил.

– Карашо! Храпрый девушка! Спасибо! Но лутше хотить вниз.

Тут уж Луи решился кинуться навстречу Эмме и, подхватив ее на руки, доставил назад к мачте. Служанка без сил опустилась на бочку, а Алиса отблагодарила рыцаря улыбкой. Ее лицо все еще было очень бледно, и россыпь веснушек горела на нем, будто цветы, вдруг высыпавшие на снегу. И все равно она казалась прекрасной как никогда – мокрая, с прилипшими к щекам рыжими кудрями, с этой испуганной улыбкой и блестящими глазами, полными то ли слез, то ли соленой воды...

И Луи вдруг забыл о правилах куртуазного обращения. Эмма сидела, опустив голову, кормчему уж точно было не до них, но если бы в это мгновение их видели и сотни людей, молодому рыцарю было все равно! И Алисе, кажется, тоже. Слившись губами, он и она отпустили веревку, намотанную на мачту. И очнулись, когда новый толчок рухнувшей на них воды опрокинул обоих на палубу. Однако на этот раз им не было страшно – он и она почему-то расхохотались. Ответом было изумленно-испуганное восклицание Эммы и обиженный рокот грома – похоже, он обиделся на то, что его перестали бояться...

Вилли Морской не ошибся: спустя примерно час ветер начал стихать, и волны сделались заметно ниже. Шторм слабел на глазах. Тучи прорвались сразу во многих местах, их лохматые клочья как-то незаметно разметались, открывая темное закатное небо. Солнце садилось, окрашивая горизонт в багровые тона. И на этом багровом горизонте прорисовалась высокая береговая линия.

– Я так и думаль, што занесет нас именно сюта! И это не самое плохое. Мокло занести хуже!

Кормчий давно уже приказал матросам отвязаться от мачты и подозвал старшего, чтобы тот сменил его у руля, а сам спустился с кормовой надстройки.

Луи только теперь подумал, что в течение суток Вилли ничего не ел, да и выпил скорее всего только этот ковшик воды пополам с морской солью. Но вид у него был бодрый и веселый.

– А у вас софсем нет морской болеснь. Как у меня. Вы мокли бы быть моряк. Но вы рыцарь. Тоже карашо. Прафта, што вы хотили в поход с император Фридрих?

– Правда. Это был один из двух самых великих воинов и полководцев нашего времени. Теперь такой остался один. А что это за берег? Или пока непонятно?

Вильгельм усмехнулся. Его мокрая шевелюра воинственно вздыбилась вокруг загорелого, блестящего от воды лица.

– Што непонятно? Это остров Кипр. Отсюда не такой уж далеко до Палестина. Только придется захотить в порт: у нас нушно будет осматрифать борта и рулефой весло. И может быть укреплять машта.

Луи вздохнул. С одной стороны, Кипр – это хорошо, это все же христианская земля, хотя местные греческие князья и не любят крестоносцев. С другой стороны – снова задержка!

– А для чего непременно в порт? – спросил юноша кормчего. – Пристали бы к любому берегу, где есть удобная бухта. Нам ведь не нужно пополнять запасы провизии и воды.

Вилли Рыжий посмотрел на рыцаря так, как смотрят на ребенка, который пока не понимает простых вещей.

– Утобный бухта утобно и не только тля нас! Вы ше снаете, што во многий земля есть береговой право.

Береговое право! Тут Луи все понял. Да, по соглашению между многими прибрежными странами, имущество выброшенного на берег корабля законно принадлежало тому или тем, кто его находил. Если корабль не выбрасывало, а просто прибивало к берегу, право тоже действовало. Действовало при условии, что никого из владельцев и команды корабля не оставалось в живых. И жители многих прибрежных селений, бедные рыбаки и крестьяне, промышляли тем, что грабили потерпевших крушение, а то и просто приставших к их берегу после сильной бури мореходов. Иной раз даже зажигали ложные маяки, заманивая корабли на мель или на скалы. Опытные моряки обычно знали, в каких местах такое может случиться, и не шли на огонь маяка, покуда не светало и не было возможности убедиться, что впереди действительно гавань, а не полоса рифов, на которых их ждет гибель. Разбойники, захватив судно, убивали всех, кто на нем был, и выкидывали трупы в море – ведь иначе им было не воспользоваться береговым правом и не завладеть грузом корабля. А на купеческих галерах и барках добра обычно хватало. И на всех участников шайки, и на сеньора, владельца прибрежной земли, который, отлично зная о промысле своих селян, брал с них солидную долю «выброшенного морем» богатства.