– Что делать? В суд дело передавать, вот что делать! Ты его жалеешь, не пойму, что ли? – Саша с подозрением прищурился. – Чего жалеешь-то, а, Андрюша? Думаешь, не он маму с дочкой убил?

– Какой ловкий! Труп Волиной не найден, во-первых, до сих пор. Может, она жива и скрывается где-нибудь. Может, это она дочку того и в бега подалась. На трупе Аллы ни единого синяка или царапины. Есть заключение, что она умерла от передозировки. О каких убийствах речь, милый?! Все, что мы можем предъявить ему сейчас, – это то, что он с целью грабежа проник в кабинет своей начальницы и любовницы и…

– Ограбил, а потом убил ее, когда она застала его на месте преступления, – закончил все и за всех знающий Давыдов. – Труп спрятал. И теперь играет в глухую несознанку.

– Каким, интересно, образом он труп мимо охраны протащил? Никто ведь из охранников ничего не видел.

– Ага, только потом один из них погиб под колесами неизвестной машины.

– Но погибает-то в тот момент, когда Лозовский уже сидит! – разозлившись, Давыдов резко ударил ладонью по столу. – Это что может значить?

– Что у него был сообщник, – беспечно подергал плечами Давыдов.

– Или что Лозовский никакого отношения ко всем этим преступлениям не имеет. Или что Сурков этот в самом деле задумался и проворонил машину.

– А как тогда все в кабинете запачкать кровью сумел твой Лозовский, если он ни при чем? – снова начал заводиться Саша. – А Сурков этот… За хлебом он с портфелем пошел. Ты поверил?

– Мало ли, может, он и водки еще собирался прикупить.

– Пакеты существуют для этих целей! И с дисками камер наблюдения не все понятно. Охранники говорят, что ничего не пропало, что все диски на месте, а как же тогда на них не зафиксировано то, как попал в здание злоумышленник?

– А ведь и верно, – закивал Давыдов, он совершенно упустил из вида этот факт. – В кабинет Волиной, допустим, по карнизу. А в само здание-то? Не по воздуху же этот человек прилетел? Как-то он в здание попал?.. Теперь понятно, что не договорил мне Сурков.

– И что же?

– Он обиделся на меня при первой нашей встрече, ведь я с ним не очень дотошен был. Что-то порывался мне сказать, а потом передумал. Может, гнева хозяйки побоялся. Может, мне решил не помогать. Но потом, видимо…

– Решил на своей осведомленности подзаработать и загремел под колеса машины, – ввернул Давыдов. – Как тебе такое, Андрюша?

– Считаешь, что записи с камер наблюдения были у него?

– Не со всех камер. Достаточно одной. Той самой, которая просматривает вход в здание.

– Охрана представила запись?

– Да, но… Но на ней ничего и никого. Где гарантия, что это не копия, с которой удалили все, что нужно? Может, этот Сурков взял настоящий диск, сделал копию, убрав с нее то, что мы не должны видеть. Подождал, подождал хозяйку, да и решил подзаработать. Как тебе такое, Андрюша? – Давыдов со вздохом дотянулся до своего стола и выдернул из пачки бумаг сводку за неделю. – Только ведь никто разбираться с этим наездом не станет. И никто его связывать не будет с нашим делом. У нас и дела-то как такового нет. Лозовскому мы если что и можем предъявить, тут ты прав на все сто, так это проникновение в кабинет Волиной. Все остальное в суде развалится, как бы мне ни хотелось припереть его к стене.

– Нужно искать Волину, – подсказал Дмитриев, отбирая сводку у Саши и внимательно в нее вчитываясь. – Да… Александр Сурков погиб в результате несчастного случая. Заметь, не умышленного наезда, а в результате несчастного случая. Это уже готовое заключение, оспаривать его никто не станет. Нам свои же в глотки вцепятся, намекни мы им, что Суркова умышленно убил человек, который приехал к нему на встречу. Скажут, вам дел нераскрытых мало? Ведь одно дело искать водителя с исковерканной машиной, а другое – искать киллера. Понял ход моих мыслей?

– Да понял я. Свои же нам первые скажут, что Сурков мог зазеваться, мог под колесами оказаться из-за собственной рассеянности, таких дел по стране – сотни. А вот когда давят нарочно… – Саша со вздохом глянул на коллегу и покачал головой. – На одну Ангелину теперь, получается, и надежда. Не раскрути я ее на откровенность, дело Марианны Волиной, которого по сути-то еще и нет, может на долгие годы покрыться пылью.

– Да, дорогой, на тебя одна надежда, – выдохнул наконец с облегчением Дмитриев, поняв, что друг сдался и больше на него не дуется. – Не просто же так она Светке моей сказала, что Минин прячет в своем шкафу бомбу, которая может звезды на моих погонах сделать крупнее.

– А на моих?! – притворно возмутился Давыдов.

– Будут и тебе комиссионные, лишь бы дело выгорело. А теперь ступай, Лозовского ко мне с минуты на минуту приведут.

– Мне нельзя поприсутствовать?

– Лучше не стоит. – Дмитриев открыл сейф, чтобы достать оттуда тоненькую папочку с тесемками, которая все никак не хотела пополняться новыми сведениями. – Постараюсь дожать его сегодня результатами анализа крови, может, и сломается наш красавец.

Его снова вызывали на допрос, смысла в котором он совершенно не видел. Они ничего не знали, ничего не могли ему предъявить. Они топчутся, бьются, непрозрачно намекая ему всякий раз, что крепко держат его за жабры, только так и выпустят, оставшись ни с чем.

Потому что у них на него ничего нет. Ничего!

Он никого не убивал и убивать не собирался. Алла закончила свою бестолковую беспутную жизнь именно так, как и должна была закончить. Марианна…

Марианна где-то прячется, в этом Лозовский был просто уверен. Она просто взяла и оторвалась ото всех, оторвалась от проблем, от боли. Она ушла, уехала, убежала. И это ее выбор, ее право. Он-то здесь при чем?! Его-то за что держат в вонючей камере?

Слава богу, хоть посадили в одиночку. Это помогает держаться. Помогает, не участвуя в общих тюремных беседах, говорить с самим собой. Есть возможность еще раз прокрутить все, что с ним случилось, все осмыслить, проанализировать.

Хотя ни к чему хорошему его самоедство пока не привело. Только еще сильнее сам себе стал противен.

Первый и самый главный вопрос, которым он себя без конца бичевал: зачем он спутался с Марианной Волиной, как ни странно, так и остался без ответа. И, как ни странно, Лозовский однажды, рассматривая сквозь решетку серое октябрьское небо, поймал себя на мысли, что скучает по ней. Скучает по ее телу, всегда послушному в его руках, скучает по ее смеху, по ее мудрости, по ее умению молниеносно расставлять все по своим местам.

Будь она рядом, он никогда не попал бы в такую нелепую ситуацию. Она ни за что бы не позволила этим желторотым следователям глумиться над ним, она давно бы вытащила его отсюда и простила бы. За что? Да за то, что он наговорил ей тем их последним вечером. За то, что не разобрался в себе, за то, что поспешил.

Он уже много раз пожалел об этом. Много раз пожалел о том, что поселил с собой рядом Наташу.