– Как можно его нести?

Я все-таки вынужден опять посмотреть на след танковой гусеницы: вон там танк повернул, а здесь он настиг Али и отправил его в вечность.

– Подождите немного, – говорю я, – приедет санитарная машина, там есть носилки. Поло́жите его на носилки и отвезете.

И тихим голосом, словно для того, чтобы Али не услышал, я добавляю:

– Если сможете… Если можно, соберите всё, что осталось от него…

Конец фразы я проглатываю. Строю ребят в колонну. Оглядевшись, вижу, что по всей степи наши колонны идут вперед. Словно змеи, извиваясь, они проползают между горящими танками.

Мы шагаем вперед. Теперь мне и компас не нужен, чтобы определить направление на высоту 270: все колонны – батальонные, ротные и взводные – идут в одну сторону. Оборона врага прорвана, и мы выдвигаемся на новые рубежи.

– Спроси у Хусейна, что делать, – говорю я Таги.

Вызвав Хусейна по рации, Таги задает ему вопрос кодом, и тот отвечает: собирай цыплят и веди на место.

Артиллерия противника обстреливает нашу бывшую передовую линию. Ракеты «катюш» через равные промежутки времени взрываются на шоссе. Их взрывы словно кулаком бьют по моим нервам. И по сторонам от нас взрываются минометные мины, но обстрел не сильный. Оборона противника прорвана, и пройдет какое-то время, пока его войска закрепятся на новых позициях. Сейчас они отстреливаются, но вялость их огня показывает, что они разбиты.

Рация начала шипеть: Хусейн нас вызывает. Таги отвечает, и Хусейн распоряжается:

– Скажи хозяину, пусть за раками гонится. Сколько сможет, надо поймать.

Таги оглядывается на меня, и я отвечаю:

– Скажи: все раки разбежались, нет ни одного.

Хусейн рад донельзя, это я чувствую по его тону.

– Таги-джан спроси хозяина: кто-нибудь пошел в гости к Абулфазлу? Тебе понятно, о чем я спрашиваю?

Не дожидаясь слов Таги, я говорю ему:

– Скажи, только Али. Скажи: двое-трое из моих людей охраняют тело героя.

Когда Таги это передал, рация замолчала, потом Хусейн медленно спросил:

– Это правда?

– Да, – отвечает Таги глухо и медленно. – Он сцепился с одним раком, и тот слетел с колес.

Рация прекратила шипеть, и теперь слышны только наши шаги. Да по-прежнему взрывы снарядов и мин на нашей бывшей передовой, от которой мы всё больше отдаляемся. Я взмок, пот течет по спине. Таги идет плечом к плечу со мной, не отходя ни на миг. Вдали слышен рев танковых моторов и звон гусениц, но мы уже не обращаем на это никакого внимания. Я иду вперед, словно оглушенный. Всякий миг лицо Али вновь возникает передо мной: морщины на его вытянувшихся щеках, его закрытые глаза, струйка крови, стекшая из угла рта внутрь воротника.

– Вон колонна нашего батальона, – говорит мне Таги.

Мы медленно сближаемся с ней, и я веду своих ребят так, чтобы встретиться с головой батальонной колонны. Впереди нее идет Хейдар, переваливаясь по-утиному. Мы встречаемся, и он заключает меня в объятия, в которых я тону. Хлопает меня по спине и, в своей обычной манере, спрашивает:

– Не суждено тебе было уйти в мир иной? А, здоровяк?

Я отвечаю ему ядовитой улыбкой и суховато спрашиваю:

– Что нам теперь делать?

Он отвечает тоном, в котором я чувствую уважение:

– Ваша работа закончена, отправляй ребят по взводам.

– Ребята, разойтись! – командую я коротко.

Наша спецгруппа рассыпается, и все расходятся во взводы. Батальонная колонна медленно движется вперед. Перед нами не осталось преград. Тут и там, нечасто, в степи падают минометные мины и взрываются.

– Пойду найду Хусейна, – говорю я Хейдару. – Может, у него ко мне поручения.

– Давай, он в середине колонны, – отвечает Хейдар.

Я стою и жду, пока батальон пройдет. Из темноты меня окликает Мехди. Я подхожу к нему, и мы обнимаемся. У меня такое ощущение, будто мы не виделись целые годы, и теперь, когда мы вновь встретились, в груди горит дружеское пламя такой силы, точно оно охватывает тысячи других ребят. Может, только я так чувствую, но мне кажется, что так же чувствуют и другие. Мехди негромко спрашивает:

– Али пуля убила?

– Нет! Его танк задавил насмерть.

Не знаю, почему я говорю об этом с такой грубой прямотой. Мехди отводит меня от колонны и шепчет:

– Ты это пока держи в секрете.

– Его помощники уже сказали всем, – отвечаю я.

Он молчит. Мы держим друг друга за руки и идем в том же темпе, что и вся колонна. В темноте я не вижу его лица, но думаю, что на нем незаметны никакие чувства. Мехди всегда сдержан, спокоен и доброжелателен, хотя я знаю, как он переживает и грызет себя, и мучается в душе.

Мы с ним возвращаемся в строй. Я знаю, что ни выражением лица, ни тоном голоса я не должен показывать слабость. А у меня такое чувство, что множество глаз ребят смотрит на меня печально и изучающе. Я спрашиваю сдержанным тоном:

– В нашем взводе потерь нет?

– Один раненный в руку, – отвечает Мехди. – В других взводах убито четверо или пятеро.

Я высвобождаю свою руку из его руки и отхожу от него, сказав:

– Я – к Хусейну.

* * *

– Садитесь, – говорит он.

Я сажусь. Впереди видна насыпь, перпендикулярная нашему движению. Наши войска пока не пересекают ее. Хейдар обнимает меня за шею, притягивает к себе и говорит:

– Это – укрепление при асфальтовом шоссе… Иди глянь, есть за этой насыпью войска или нет.

Я встаю, и он вместе со мной отправляет еще и Асгара. Вначале мы идем быстро, но, чем ближе к насыпи, тем больше замедляемся. Ночь совсем темная. Танки горят далеко от нас и ничего осветить здесь не могут. Я тихонько говорю Асгару:

– Смотри под ноги внимательнее.

Он кивает: дескать, понял. На насыпи я вижу какие-то тени. Асгар указывает мне на них. Дальше мы передвигаемся ползком. Я пристально смотрю на них до тех пор, пока не вижу, что одна из теней пошевелилась, теперь ясно, что это человек. Я жестом командую Асгару возвращаться. Назад мы тоже ползем на брюхе. Я передаю Хейдару то, что мы видели, и он собирает командиров взводов и отдает им приказ. Рота рассыпается в цепь и готовится к бою. Отдан приказ «вперед», и мы идем, но осторожно и пригнувшись. Задерживаем в груди воздух и выдыхаем его медленно, ожидая, что будет дальше. За насыпью слышна суматоха и громкий говор и крики врагов. Они бегают туда-сюда и перекрикиваются, словно почуяли что-то. Хейдар посылает одного из гранатометчиков вперед на открытое пространство и приказывает ему:

– Стреляй!

Степь вдруг освещается, и его граната летит в насыпь, взрывается оглушительно и страшно, и наш задержанный в груди воздух выходит наружу…