чтобы наряжаться для собственного удовольствия или ради других женщин.

После этого мы обратимся к обычаю ношения покрывал, присущему различным культурам и религиям и вызывающему ожесточенные споры. Я утверждаю, что покрывало (паранджа, хиджаб и так далее) — пусть о его значении спорят — способно как расширить возможности женщин, так и ограничить их. Наконец, мы поразмышляем о тех проблемах, которые породила реформа костюма — укрепив стереотипы о «мужеподобных» феминистках или доктринерках, создав внутренний раскол среди феминисток и допустив дискриминацию по расовому и социальному признакам, иногда возникавшую в связи со становлением «феминистского облика».

Красота, мода и политика

Красивая или модная одежда нередко служила женщинам, стремящимся к власти, инструментом. Феминистки столкнулись с проблемой: следовать ли, ради получения некоторых преимуществ, правилам социума или рисковать, идя наперекор общепринятым представлениям о приемлемом наряде. Например, на Филиппинах опыт испанского (1521–1898) и американского (1898–1946) колониального правления породил сложную для феминисток среду, в которой главное место занимала мода. Призывы предоставить филиппинкам избирательное право звучали с конца XIX века, но большинство женщин, игравших активную роль в общественной жизни, предпочитали мобилизацию в рамках консервативного «клубного движения», которое не придавало большого значения вопросу об избирательном праве. Политическая деятельность «женщин из клубов» не противоречила консервативным представлениям о семейных отношениях и скромности дамских нарядов. «Женщины из клубов» считали полезным для успеха кампаний за сохранение здоровья во время беременности и за сокращение детской смертности выглядеть почтенными сеньорами и одеваться «прилично» и женственно одновременно. В этой связи прославление испанскими колониальными властями материнства как главного аспекта женственности одобряли даже образованные и деятельные женщины, ищущие для себя новые роли.

Несмотря на политический опыт и серьезные намерения филиппинок, успех в обществе часто зависел от внешности. Для филиппинок конкурсы красоты служили важным способом занять видное место в обществе. Многие суфражистки, «женщины из клубов» и журналистки становились королевами карнавала и выступали в роскошных костюмах[186]. Красота служила женщинам мощным средством приобрести известность в обществе.

После смены в 1898 году испанского колониального режима американским зазвучали призывы к модернизации посредством расширения доступа женщин к образованию и, в перспективе, предоставления им избирательного права. Однако правительство США (как и многих других колониальных держав) не могло и помыслить о том, что филиппинки получат право голоса прежде американок. Несмотря на то что уже в конце XIX века некоторые белые жительницы фронтира и территорий на Западе (Вайоминг, Колорадо, Юта и так далее) могли голосовать, а в 1920 году все взрослые американки получили избирательное право, после этой даты законы Джима Кроу ограничили это право для афроамериканцев и коренных американцев обоих полов. Это объясняет, почему борьба филиппинок за избирательное право приобрела организованный характер лишь после 1918 года: тогда американские суфражистки победили во многих штатах и уже были уверены в конечном успехе своей борьбы. Филиппинок требование избирательного права поставило в сложное положение: его часто формулировали в западных понятиях, и филиппинки, таким образом, рисковали, что их обвинят в пособничестве колонизаторам. Националисты на Филиппинах не считали приоритетом предоставление женщинам избирательного права, а некоторые ключевые представители движения прямо этому противились, поскольку отводили женщинам роль матерей и хранительниц очага. Действовать в среде такого рода феминисткам было непросто, и выигрышная внешность оставалась для женщин важнейшим инструментом.

Активисткам пришлось выбирать, что носить, и определить свое отношение к реформе костюма. Филиппинские политики-мужчины сочли выгодным в целом принять западный костюм (как и во многих других колониях), а вот от женщин, играющих заметную роль в общественной жизни, ожидали ношения традиционного или народного костюма. На Филиппинах феминистки упорно сопротивлялись неудобному испанскому колониальному костюму, состоявшему из блузы (camisa), шали (pañuelo) и платья (terno) с непрактичными накрахмаленными рукавами-бабочками. Этот ансамбль, который называли Maria Clara, был травмоопасен, приводил к несчастным случаям во время работы и учебы, не позволял женщинам заниматься спортом, а под дождем, как правило, превращался в месиво. При этом филиппинские феминистки — такие как Пилар Идальго-Лим (1893–1973) и Тринидад Фернандес-Легарда (1899–1998), — даже понимая необходимость дистанцироваться от «западных» коннотаций феминизма, все равно продолжали надевать этот костюм, появляясь на общественных мероприятиях. Они критиковали Maria Clara за ассоциации с домашним затворничеством и покорностью, однако, следуя идеалам «новой женственности», благоразумно избегали излишней «американскости» или скандальности. Этот прагматический выбор ограничивал масштаб ниспровержения феминистками консервативных норм, регламентирующих «естественное» место женщины в мире, зато способствовал смягчению разногласий между колониальным и националистическим вариантами филиппинского феминизма. Избирательное право для женщин стало главной целью феминисток. Они достигли ее в 1937 году: решение на национальном референдуме было принято подавляющим большинством голосов.

Рациональный костюм и модное инакомыслие

Филиппинская тактика — осторожно следовать конвенциям — применялась и в другой среде. В 1849 году в США Амелия Блумер (1818–1894), реформатор костюма и журналистка, инициировала (через год после того, как женщины всего мира с энтузиазмом приняли участие в антимонархической революционной борьбе, а американки собрались в Сенека-Фоллз для обсуждения борьбы за избирательное право) скандальную кампанию. Ради практичности и здоровья женщины, убеждала она, должны отказаться от викторианского платья с узкой талией, длинными юбками и жестким корсетом — и носить просторные брюки под юбкой до колен. Некоторые согласились. Фасоны из журнала Блумер Lily пользовались большим спросом, и в магазинах появились «рациональные» наряды. Некоторые активистки того времени, однако же, полагали вылазки Блумер в мир моды несовместимыми с верностью реформам. Анджелина Гримке (1805–1879), разделявшая приверженность Блумер аболиционизму и борьбе за права женщин, предпочитала «простую» одежду и, ссылаясь на то, что Библия моду не одобряла (так она это понимала), не носила ни рюшей, ни шелковых чулок. «Подруги говорят, что я делаю из себя посмешище», — записала она в дневнике, но осталась убеждена в собственном «высоком и священном призвании»[187]. По мнению других, вызванный нововведениями Блумер колоссальный ажиотаж был просто результатом шумихи в газетах.

Суфражистка и аболиционистка Полина Келлог Райт Дэвис (1813–1876) намеренно одевалась так, чтобы «опровергнуть мнение, будто все женщины, защищающие права женщин, — отвратительные пугала с бородами и усами». Когда в 1850-х годах она стала участвовать в съездах, посвященных правам женщин, ее изображали уродливой. Келлог Райт Дэвис отмечала, что аудитория ожидала увидеть «грубую, мужеподобную, самоуверенную, сварливую персону с грязным домом, заброшенной семьей и мужем-подкаблучником» — и удивилась, когда на сцене появилась «приличная, изящная женщина с приятными манерами и тихим голосом»[188].

И все же призывы Блумер к переменам во имя здоровья и гигиены нашли свою благодарную аудиторию — особенно после того, когда повсеместно распространившиеся феминистские