Но к следователю по особо важным делам отнесся с почтением, вышел-встретил лично, а заседание свое разогнал одним движением руки. И послушались, поднялись разом и молча удалились, а секретарша уже хлопотала у маленького столика: пара бутылок вина, зелень, сыр, лаваш нарезанный, бокалы, салфеточки, пепельницу протерла, кресла отодвинула, на хозяина взглянула преданно, гостю скромно улыбнулась и удалилась с горской грациозностью. Ну и ну.

– Пра-ашу, – широким жестом пригласил Резо. И было ясно, что просьбы в этом жесте и слове меньше всего – скорее уж приказ.

Ну и ну. На боку у него роскошный кинжал в серебряных инкрустированных ножнах.

Уселись. Посидели. Посмотрели друг на друга со значением. Резо – матерый такой грузинище, давно не джигит, скорей аксакал, если есть у грузин аксакалы, шевелюра – соль с перцем или, точнее, перец с солью, мощный лоб, гордый кавказский нос, широкая из-под усов улыбка. Цену себе знает и марку держит, подгонять такого бесполезно, сейчас он хозяин, а «важняк» – гость. Захочет, скажет, что знает, не захочет, не скажет, и поди отгадай, знал или не знал. Цель своего визита Турецкий еще по телефону изложил, так что не торопил, не прерывал ритуала.

– Випьем за знакомство. – Акцент культивирует, родился же в Москве; в Грузии если и был, то наездом. – Знаю, что на работе нельзя, но ми же и не коньяк пием, это лекарство.

Лекарство так лекарство, а насчет работы – так у бойцов невидимого фронта ни праздников, ни выходных. Если на работе не пить, можно и умереть трезвенником.

Выпили: Резо медленно и с чувством всосал весь бокал, Турецкий пригубил. Неплохо: молодое вино, малая спиртуозность, но, пожалуй, многовато сахару.

– Маджари… – причмокнул Резо и закатил глаза от удовольствия. – Знаете, сколько в нем целебных ферментов, дрожжей, витаминов, яблочная, винная, лимонная кислота, глюкоза, почти вся таблица Менделеева. Нет лучшего лекарства при истощении нервной системы, атеросклерозе, подагре, бессоннице, гипертонии. Фантастически бодрит и омолаживает…

– И еще это любимый напиток Сталина, – выказал Турецкий недюжинную эрудицию, чем, похоже, обидел грузина. Хотя понять было трудно.

– Все знают, да? – Он снова налил себе и выпил, аккуратно завернул в тончайший ломтик нежного овечьего сыра веточку кинзы, пожевал, прикрыв глаза, и, отодвинув бутылку, закурил.

– Не нравится гаварить о вине, будем гаварить о деле. О женщинах гаварит не будим.

О деле – так о деле, давно пора, Турецкий тоже закурил.

– Антона я с суда не видел, – начал президент. – И он би ко мне ни пришел.

– Почему?

– Я сейчас обиясню все по порядку: ми били партнерами, но не друзьями, он мог хорошо гаварить с ребятами, мог придумать, как играть, тренера контролировал, держал в ежовых рукавицах… А я занимался делом: искал деньги, покупал автобусы, строил базу.

– Ну и?

– Потом Антон захотел више па-адняться, стать президентом Футбольной федерации. И мне пришлось научиться гаварить с ребятами и планировать игры, а он бил занят. А еще патом он сказал, что я виживаю его из клуба.

– А на самом деле, вы, как бы это сказать, подхватили из слабеющих рук и гордо понесли, вернее, повели?

– Пачему нет? Ребята меня любят, все довольны. Разрастаемся, тренировочную базу построили, ведем переговоры, будем новых игроков покупать, играть стали лучше. В полуфинал европейского кубка вышли.

– А деньги откуда берете?

– Кито ищет, тот всегда… Спорт – это ба-альшой бизнес, умные люди это понимают.

– А кто-нибудь из игроков, тренеров, ничего такого о Рыбаке после его побега не говорил, не упоминал? Может, даже не о встрече, о звонке, письме, записке.

– Не знаю, нет. Поедем, сами спросим?

– В смысле?

– Сейчас как раз тренировка заканчивается, падъедем, пагаварым.

В раздевалке пахло потом, кожей и еще чем-то медицинским – спиртово-ментоловым; два десятка игроков, массажисты, тренеры сидели, стояли, прислонясь к шкафчикам, мяли в руках потные футболки и полотенца. Они только закончили тренировку, явно устали, естественно, хотели помыться и отдохнуть и потому смотрели на Турецкого невесело, и только присутствие Резо не позволяло им разойтись по своим делам. В конце концов, они не обязаны торчать тут и выслушивать какого-то следователя. Хотя бы и из Генпрокуратуры. И если поначалу хоть кто-то проявлял какую-то заинтересованность, то, как только Турецкий объяснил цель этой беседы, всякий интерес тут же пропал.

«Важняк» кратко обрисовал сложившуюся ситуацию и по тому, как никто не отреагировал на известие о побеге и розыске Рыбака, понял, что это для них не новость.

Обстановка, конечно, не располагала к задушевной беседе и откровенности, но это, в конце концов, не намного хуже, чем говорить с каждым из них в отдельности. Когда человек один на один со следователем и ему есть что скрывать, он концентрируется, замыкается, взвешивает каждое слово и каждое движение, и к каждому нужно искать свой ключ, если этот ключ вообще есть. В группе, в команде, люди чувствуют себя куда увереннее, ведь есть вероятность спрятаться, раствориться, остаться незамеченным, и, может быть, что-то: реплика, жест, вздох, взгляд – вылезет-таки наружу.

– Каждый из вас относится к Рыбаку по-своему, кто-то, возможно, считает, что он невиновен и приговор, вынесенный ему, был несправедлив, но это не повод, чтобы укрывать его. Во время его побега погибли люди, потом он убил еще как минимум одного человека и, возможно, будет продолжать убивать. Подумайте, он может прийти к любому из вас, и никто не знает, чем закончится эта встреча.

Футболисты молчали и только переглядывались, недоуменно пожимая плечами, никто не испугался, но и не возмутился.

– Если кто-то из вас что-то видел, слышал, о чем-то знает или догадывается, нам нужно это знать.

– А с чего вы вообще решили, что мы что-то знаем? – спросил массажист, в ситуации вынужденного простоя быстро-быстро перебиравший собственные икроножные мышцы. Ну прямо пианист. Турецкий на секунду даже засмотрелся и подумал, не взять ли телефончик. Нет, не взять.

– Я никого ни в чем не обвиняю, но у Рыбака нет родственников в Москве, нет квартиры, нет денег, а он должен где-то жить, что-то есть, и при этом он еще хочет доказать свою «невиновность», а значит, должен найти какого-то «настоящего» убийцу своей жены…

– Так он все-таки невиновен? – снова спросил массажист.

Футболисты вообще рта не открывали. Может, он у них капитан команды, мелькнула у Турецкого идиотская мысль.

– Я не буду сейчас оспаривать решение суда, потому что у меня лично нет оснований для этого, то есть нет никаких новых улик по этому делу. Со многими из вас он проработал не один год, возможно, вам он верит и думает, что вы верите ему, потому он и придет, а возможно, уже приходил. Если совесть не позволяет вам выдать его милиции, хотя бы объясните ему, что он уже заявил о себе. Достаточно трупов. Если он придет с повинной, его дело обязательно будет направлено на доследование. Невозможно скрываться всю жизнь.