У меня с лица, наверное, сошла вся краска.

– Почему тогда ты не вышел из метро и не взял такси?

– А я все надеялся, что мне достанет мужества сесть в следующий поезд... Я пытался себя заставить... Но перемена пола! Но микробы! – И он снова впал в заламывание рук.

Я взяла его за плечи, заглянула в его заполошные глаза:

– Мерлин, ты понимаешь, что это не логично, правда?

– Так откуда мне знать, что этого не произойдет? В водопроводной воде ведь есть женские гормоны.

Арчи втащил рюкзак обратно в гостевую комнату, которую покинул сегодня с утра, – переодеться в сухое. Мы с Мерлином пошли по кругу: я пыталась втолковать ему несостоятельность предложенного им сценария, объясняя попутно про гены и хромосомы и аргументируя, что, будь такое возможно, все пассажиры в поездах постоянно меняли бы пол. Но Мерлин пугался все сильнее.

– А может, они и меняют? Может, ты уже бывала мужчиной? – спросил он подозрительно. Вопросы так и носились шершнями у него над головой.

Теперь во мне рос страх куда свирепее того, что я пережила только что, едва не потеряв Мерлина. Его умеренные беспокойства, похоже, превращались в нечто куда более серьезное. Вот оно, начинается – погружение в пучины мрака? Он станет и дальше сходить в темные лабиринты ума, где его поджидают незримые демоны?

Я погладила его по руке и своей рассудительностью попыталась развеять его ужас. Но Мерлин будто растворился в собственных муках. Я с жалостью вглядывалась в его лицо, а сама все говорила и говорила, как можно спокойнее и тише. Но его лицо оставалось растерянным и озабоченным. Он лишь вздыхал с содроганием и кривил губы, словно от боли. Все его беспокойства с ним были безотлучно – тени на его психическом рентгеновском снимке. И не было с ними никакого сладу. Болезнь его неизбывна, как звон в ушах. Везде с ним. Всегда.

Мы с Мерлином могли бы кружить в этом разговоре до рассвета, если бы Арчи его не закоротил. Я взглянула на Арчи: он стоял в дверях, вырядившись в старое запашное платье, модельное, – Джереми подарил мне его много лет назад. Еще на Арчи была шляпа с цветами, по губам он мазнул помадой. Волосатые ноги он как сумел засунул в мои черные шпильки без задников, и пятки свисали, как два шмата пармезана. Мы вытаращились на него, а он заскакал на стыренных у меня каблуках. – Ой, ты глянь, – произнес Арчи своим густым, гнусавым говором. – Кажись, я зашел в поезд и у меня поменялся пол – я прям чую себя женщиной. Он схватил гитару и запел песню Шенайи Твен[78]«Боже, я чувствую себя женщиной», а потом, виляя бедрами, перешел к дилановской «Точно как женщина» и Элис-Куперовой «Только женщины кровят»[79].

Я воззрилась на Арчи в полном ступоре. Как он может быть таким тупым? Он же запутает Мерлина еще больше. Но тут я заметила – Фиби-то катается со смеху. И Мерлин вместе с ней. Просто живот надрывает – и не прикидывается.

– Арчи – женщина? Это вряд ли, – гоготал мой сын. – По-моему, это совершенно безумная теория.

И тут я тоже засмеялась. Со страстью облегчения. Я смеялась, пока не расплакалась.

Ободренный успехом, Арчи спросил, можно ли ему распаковать вещи.

– Ладно. – Я смиренно пожала плечами, утирая слезы с глаз.

Бывают вещи и похуже Арчи, подумала я. Но почему мне тогда показалось, что я собираюсь прихлопнуть муху у себя на лбу молотком?

После шестнадцати лет пестования Мерлина мне уже запросто можно было присваивать докторскую степень по тревожности. Если бы мне хотелось заняться чем-нибудь ногтегрызным, я прыгала бы через Большой Каньон на мотоцикле, ныряла с акулами, переплывала Ла-Манш на надувном матрасе или устроилась топ-менеджером в «Бритиш Петролеум». Пытаться одолеть Мерлинову болезнь в одиночку все равно что резать Чингисхана листом бумаги.

Более всего меня беспокоили нескончаемые ограбления. Мерлин остался в выпускном классе на второй год. В первую же неделю сентября его избили в школьном автобусе – из-за полутора фунтов. По дороге в кино его ограбили, угрожая ножом, – на пятнадцать фунтов и айпод. На пути в Британский музей на автобусной остановке его прижала в углу целая шайка и издевалась над ним, поднося горящую зажигалку к подбородку и снимая все это на телефоны. Для Мерлина выход из дома был так же опасен, как для Скотта – вылазка с антарктической базы. Его доставали настолько регулярно, что Арчи стал оценивать масштабы каждого следующего нападения по десятибалльной шкале. И выдавать дополнительных денег. «Беги, малыш. Вот тебе на автобус, а вот еще чуть-чуть – на хулиганов». Он к тому же принялся учить Мерлина кикбоксингу и кое-каким методам самообороны. «Но поросячий визг и изматывание противника бегом тоже сгодятся, – хмыкал он. – Вот мой девиз, малец: поступай с ними так же... и сматывайся!»

Мама меж тем помогала бездомным детишкам в Перу, готовясь к восхождению на Мачу-Пикчу по инкской тропе, поэтому особого выбора у меня не было – только доверить Арчи приглядывать за Мерлином после школы. К этому возрасту я планировала уже стать замдиректора своей школы, а в свободное время выиграть «Ориндж»[80]по литературе и получить его из рук Дэниэла Крейга – разумеется, облаченного в джеймс-бондовские плавки... Но с моими отбытиями домой сразу после уроков и отлучками в обеденные перерывы меня не повысили даже до старшего педагога. Теперь, когда старый рокер принялся наконец-то отрабатывать постой, я попыталась как-то компенсировать школе свою никудышную работу – взялась вести драмкружок и поэтические чтения. Если удача не стучится в дверь, самое время установить дверной звонок. Таков был теперь мой девиз.

– Конечно, ты можешь мне доверять, – сказал Арчи, и слова его были исполнены той же убедительности, что и заверения Ирана о неразработке ядерного оружия.

– Ага, – кивнула я, сгребла в сумку то-се для ланча и перешла к опросу: – Если Мерлин подавится, допустим, кубиком льда, что ты будешь делать?

– Если он подавится льдом, я ему просто залью в едальник кипятку. Должно сработать... Шутка, – быстро добавил он, гася мою устрашающую реакцию.

Шутки шутками, но однажды, прибыв домой с репетиции драмкружка, я увидела, как Мерлин мочится в раковину в кухне.

– Мерлин! Что это за хрень ты вытворяешь?

– Арчи сказал, что наилучший способ избегать раздоров с женщинами насчет сиденья унитаза – писать в раковину.