Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зернышко к зернышку.
В банке была черная икра.
– Отдам почти даром. Чисто чтоб домой назад не везти.
– В Астрахань? – догадался Петр. «Одной тайной в мире стало меньше». Свежая икра жирно блестела сквозь стекло. Но поддаться соблазну Петр не успел.
– Вот вы где, значит!
Женщину как сдуло.
Перед Петром встал разгневанный седеющий красавец с орлиным носом и в неплохом костюме. Барственную внешность князя гор портила только слишком напряженная спина: держался князь так, будто забыл вынуть из пиджака вешалку.
– А вы, собственно, кто? – парировал наскок горца Петр.
Тот надменно назвался. И опять Петр поразился обманчивости того, что успел здесь увидеть. Имя у кавказского князя оказалось самое русское: Аким Иванович. «Или в театре так всегда?» – подумал Петр: все не то, чем кажется, прямо как на Невском проспекте Гоголя.
– Я директор балета.
Босс, перевел Петр. Но не главный. И принял вид, подобающий для встречи мелкого администратора, пусть и с эффектной внешностью.
– А вы кто такой? Шастаете по театру, нервируете артистов.
«Информация поставлена здесь хорошо», – не без уважения подумал Петр: от сплетницы Маши по сарафанному радио сведения дошли до начальства в течение какого-нибудь… Он посмотрел на часы. От этой нелюбезности князь так и взвился на месте.
– Я ищу пропавшую девушку, – спокойно ответил Петр. Чужие истерики его не пугали. – Вам есть что рассказать?
Петр заметил в конце коридора двух добрых молодцев: «За холмом залегла конница». Аким Иванович, очевидно, побоялся мордобоя и пришел с подкреплением. Оно маячило поодаль, ожидая сигнала от босса.
– Нет здесь никакой девушки. Полиция установила. Что вы здесь вынюхиваете?
«Не дурак, – подумал Петр. – Даже, я бы сказал, слишком не дурак. Больно уж ход мысли… э-э-э… интересный. Только ли балетом занимается гражданин?»
А тот все наскакивал:
– Ваши документы можно посмотреть?
– Проедемте со мной. Там и поговорим. Документы разные посмотрим. И не только, – профессионально-хмурым тоном пообещал Петр. Он блефовал. Куда бы он потащил балетного директора Акима Ивановича? В офис «Росалмаза»? Но блеф сработал. Князь несколько придержал коней. Потребовал, но уже без былого напора:
– Покиньте театр немедленно.
– Я как раз собирался уходить.
Это, кстати, была правда.
– Я вас провожу, – напористо предложил Аким Иванович. И сделал жест – такой же округлый и широкий, как Белова, когда предлагала ему присесть: ладонь описала дугу, показав золотые запонки на манжете, остановилась, фиксируя позу, чтобы разглядели даже зрители третьего яруса. Это точно из какого-то балета, догадался Петр: Аким Иванович был бывшим танцовщиком.
– Сделайте любезность. Могу взять вас под руку.
Аким Иванович на это только фыркнул.
– И сразу мне звоните, если этот господин опять здесь появится, – грозно пообещал Аким Иванович охранникам в стеклянной будке. Но так, чтобы и Петр, потянувший тяжелую дверь, тоже слышал.
«Молодец – на овец», – определил Петр этот тип.
Выйдя, он поразился, что небо вверху еще светлое, что на дворе день. В театре казалось, что уже наступил вечер, что там всегда – вечер.
Петр нашел на парковке машину. За дворником трепетал листочек, оставленный парковщиком-инспектором. Штраф. Петр сунул его в карман.
– Вот блядь, – присел он. Вдоль всего корпуса тянулась царапина, оставленная ключом или отверткой, смотря что было при себе у завистливого и алчущего социальной справедливости прохожего. «Леха расстроится», – подумал Петр: водитель любил тачку, даром что был наемным ездоком. Называл Она. Теперь придется в автосервис. У бедра завибрировал телефон.
– Да, дорогая, – немедленно ответил Петр. – Я уже… Как это на полчаса?
Он отвел телефон от уха, чтобы увидеть на экране время. Хотя и знал, что жена права.
– Слушай, точно. Прости. Меня Боря что-то совсем загонял… Нет-нет! В таком смысле – ничего не случилось. Мелочь всякая. Но я уже мчусь!
Петр хлопнул дверцей и принялся выкручивать руль, чтобы влиться в уличный поток.
Дорогой он обдумывал все это кино. Она – она – он. Любовный треугольник, значит? Московские женские бои в грязи. Ну-ну. Не такая уж новость, в смысле – для Бориса. Бывало, он крутил и с тремя. Бывало, его бабы и дрались: с визгом, впиваясь длинными ногтями в морды, выдирая волосы друг другу. Где это было-то тогда? – его еще вызвали… Омерзительная длинная прядь черных волос на полу. Точно: в женском туалете кафе Vogue. Он тогда еще… Но тут какой-то козел на «тойоте» подрезал его, Петр отвлекся, да и пустяковая это была в общем-то мысль.
Ход машины снова выровнялся. Приятно было лететь по кольцу. В это время дня движение было рассеянным. Светофор впереди замигал зеленым глазом. «Ну, ну, ну», – азартно думал Петр: хотелось проскочить. Нет. Желтый. Мотор мягко заглох. Экологическая немецкая сборка – чтобы зря не отравлять воздух, не жечь зря бензин.
Петр смотрел перед собой. Где-то поодаль расплывалось красное око светофора.
«Борис, конечно, молодец, – думал Петр. – Здорово сделал непонимающую морду тогда, у Вострова. Когда тот фотку Беловой показывал. Так ловко, главное: мне и в голову не пришло, что у него с этой балериной уже давно замут. Мог бы, вообще, и сказать».
Желтый.
Петр отпустил педаль. Машина легко рванулась вперед. Глядя на дорогу и одной рукой держа чуткий руль, Петр нащупал и вынул телефон. Нет, не тот. Уронил обратно в карман. Другой.
Фактов пока нет. Но они будут.
– Да? – бесцветным тоном ответила Белова. И не поздоровавшись в ответ: – Я больше ничего не вспомнила.
– Дарья, извините, пожалуйста. Я выронил у вас телефон… Да, уверен, боюсь. Я больше нигде не садился, а карманы неглубокие. Выскользнул.
Откуда ей знать про карманы, верно?
– Я во всяком случае, надеюсь, что у вас. Если нет, то точно сперли… нет-нет, это не срочно. У меня есть другой! Просто неприятно как-то сеять телефоны по Москве. Не люблю терять вещи… Сделайте одолжение?
– Конечно, – без выражения ответила она. – Я поищу.
14
Клиника называлась оптимистично: «Потомки». Петр разглядывал на стенах фотографии голеньких младенцев. Лысые головы с пушком вместо волос, безбровые лица, носы-пуговки, руки-сосиски. Фотографии должны были убеждать посетителей, то есть клиентов, то есть пациентов, что все будет хорошо.
Петр при виде голеньких младенцев ощутил медный вкус ужаса. Отвел глаза.
– Видишь, а ты боялась, что опаздываю. Еще и сидим – ждем, – сказал он жене. Постарался так, чтобы в голосе было предвкушение.