Угрозы глобального потепления, терроризма и прочего остаются крайне актуальными, но в них нет ничего противоестественного или удивительного. Абсолютно закономерно, что когда люди обретают все больше контроля над своими судьбами, вероятность совершить массовый суицид возрастает.

Аналогична ситуация с человеком, который учится водить автомобиль. Каждый водитель может погибнуть в любой момент. И многие на самом деле гибнут. И все же люди принимают на себя риски и ответственность при вождении и по большей части выгодно пользуются возможностями и удовольствием, которые дают нам автомобили.

Подобным же образом в глобальном масштабе по мере роста технологического прогресса наше выживание, так или иначе, неизбежно окажется в наших собственных руках. Притом что я считаю глобальные изменения климата реальными и страшными, это также неизбежный процесс перехода к новой жизни[65]. И это лишь одно из множества явлений, к которым нам необходимо приготовиться, вооружившись профессионализмом и той хитрой разновидностью оптимизма, которая иногда манипулирует сама собой.

Это скользкая тема, а потому говорят об этом нечасто. Мы не сможем сделать мир лучше с помощью своих знаний и умений, не создавая при этом все больше средств его же и уничтожить. Знание дела есть знание дела.

Это не означает, что повышение компетентности непременно ведет к саморазрушению! Лучше обладать более весомым правом голоса в вопросах нашей судьбы, даже если это значит, что мы должны доверить ее самим себе. Рост – это хорошо. Обретение намного лучше утраты. Есть соблазн думать, что человечество было в безопасности до тех пор, пока не вмешались технари и не испортили всю идиллию. Но технари помнят, что это не так.

Единственная причина считать, что мир, в котором происходит меньше изменений, был бы безопаснее, – это представить себе, что детская смертность и прочие трагедии – постоянная «природная» катастрофа. Уровень компенсировался бы заранее, так что опасности мальтузианского сценария свелись бы к минимуму. Освобождение человечества от постоянной катастрофы совпадает с началом эры новых технологических возможностей.

Да, у выгоды технологического развития свои ловушки. Каждый новый этап этого развития в нашей истории имел свои побочные эффекты. Каждое лекарство может оказаться ядом, а каждый новый источник пищи таит в себе угрозу голода. Способность людей использовать древние достижения сельского хозяйства, строительства и топливной энергетики всегда подразумевала вырубку лесов и разрушение локальных экосистем. Джаред Даймонд[66] и другие специалисты документально зафиксировали, что любое человеческое общество раз за разом подрывает само себя. Мы просто обязаны изобрести способ выбраться из неприятностей, которые обусловлены нашими изобретениями с тех пор, как мы стали людьми. Это наша идентичность.

Реакция на изменения климата не сможет остановить ход событий или обратить его вспять. Все, что происходит вокруг, – не видеоролик, и события нельзя воспроизвести в прямом или обратном порядке. Если мы научимся выживать в условиях глобальных изменений климата, жизнь никогда не будет прежней. Она станет более искусственной и управляемой.

В этом нет ничего нового. Это просто еще один шаг в приключении, начавшемся, когда Ева надкусила яблоко, которое можно также считать яблоком Ньютона (не говоря уже о яблоке Тьюринга).

Но никто не хочет об этом слышать. Сложно и неприятно признавать степень ответственности, которую придется принять нашему виду, чтобы выживать в будущем. Игра началась давным-давно, и у нас нет возможности в ней не участвовать.

То, насколько наивными были разговоры об экономических системах, технологиях и индивидуальности еще в позапрошлом веке, может обескураживать. «Баллада о Джоне Генри» была одной из самых популярных песен XIX века. Ее герой был мифическим рабочим-путейцем, который якобы состязался с паровым молотом и победил, но при этом погиб от истощения. Продуктивность убивает. Беспокойство о ненужности людей одолевало человечество еще с конца XIX века.

Первые луддиты были рабочими текстильного производства начала XIX века, обеспокоенные потерей работы из-за появления усовершенствованных ткацких станков. Прямо как предсказывал Аристотель! Это очень неприятная история. Они собирались в озлобленные толпы, а наказанием им были публичные казни.

С материальной точки зрения рабочий на фабрике жил лучше крестьянина. Так что луддиты зачастую жили лучше своих предков. И все же их счастливая судьба была ужасно непрочной. Каждая минута утраты личного контроля при работе на фабрике могла повысить уровень беспокойства луддитов. Точно так же и мы иногда боимся летать на самолете больше, чем сидеть за рулем автомобиля, хотя вести машину обычно намного опаснее. Перспектива стать частью чьей-то чужой машины вызывает первобытный ужас.

Мы никогда не избавимся от этого беспокойства. Во время Великой депрессии 1930-х годов одним из популярных газетных клише была идея о том, что роботы займут все рабочие места, которые только могут появиться. Получили широкую известность истории о роботах, якобы убивавших своих хозяев или готовых соперничать на ринге с величайшими боксерами [3]. Эти старые параноидальные мысли обычно вытаскиваются на свет божий в наши дни, чтобы заявить, что волноваться не о чем. «Вот видите, в старые времена все волновались, что из-за технологий люди станут не нужны, но этого не произошло. И волноваться об этом сейчас так же глупо».

Вот мой ответ: «Я согласен с тем, что подобные опасения были ошибочными и тогда, и сейчас с точки зрения объективной истины. Люди были и будут нужны. Вопрос заключается в том, сможем ли мы жить так, чтобы труд каждого человека честно оценивался по достоинству. Иллюзия, что люди станут не нужны, в действительности является лишь поводом для массовых финансовых махинаций. И сейчас мы всячески потворствуем этим махинациям. Нужно прекратить это как можно скорее».

Но в XIX веке люди еще не воспринимали мир как информацию, и роботы в нашем воображении были громилами, которые только и ждут, чтобы отнять у нас рабочие места. Два крупных течения в культуре и социальных науках, которые до сих пор формируют повестку дня, были порождены беспокойством, связанным с появлением роботов: это научная фантастика и «левая» идеология.

Зарождение левых идей просматривается в ранних трудах Карла Маркса, которому уже в 1840 году не давала покоя дилемма луддитов. Маркс был одним из первых, кто начал писать о технологиях. Я осознал это много лет назад, когда ехал на машине в Кремниевую долину и услышал по радио рекламу интернет-стартапа, дерзко претендовавшего на мировое господство. Там было еще много дежурной болтовни об инновационном прорыве через границы традиционных рынков, глобализации технического таланта и так далее. Я уже собрался было выключить радио, бубня себе под нос, что не вынесу еще одной презентации от подобных компаний, как диктор сказал: «Это было юбилейное чтение “Капитала”». Оказывается, я слушал левую радиостанцию, KPFA, и даже не понял этого.