— Я не буду тебе препятствовать. Я хочу, чтобы ты была счастлива, — с трудом проговорила Беата, с нежностью глядя на дочь. — Поэтому не поступлю с тобой так, как поступили со мной родители. Я благословляю тебя на новую жизнь. Иди своей дорогой, той, которую ты сама выбрала.

Это был щедрый подарок, но и огромная жертва, приносимая Беатой. Но теперь Беата была убеждена, что именно в этом и состоит родительский долг. Пусть ей сейчас трудно: самые важные вещи никогда не даются легко. Именно это и делает их важными.

— Спасибо, мама, спасибо, спасибо!

Глаза Амадеи просияли почти небесным светом. Она никогда еще не чувствовала такой близости с матерью. Такой глубокой любви к ней.

Женщины обнялись.

Трудным оказался и разговор с Дафной. Она безутешно рыдала, не желая отпускать сестру.

— Мы никогда тебя не увидим, — жалобно всхлипывала она. — Гретхен никогда не встречается с сестрой. Монахини не позволяют! Она не может коснуться сестры, обнять…

Сердце Беаты упало.

— Ничего подобного. Мы обязательно будем видеться. Дважды в год тебе разрешат приезжать, и я смогу протянуть руку сквозь маленькое оконце и коснуться тебя. Кроме того, мы еще много раз обнимемся, пока я дома, и этого нам хватит надолго. — Амадее было жаль сестру, но она не колебалась.

Всю следующую неделю Дафна была безутешна. Амадея тоже грустила, но, по мере того как приближалось время ухода, казалась счастливее.

Надеясь облегчить Дафне расставание, Беата попросила Амадею задержаться на несколько недель, но та покачала головой.

— Будет только тяжелее, мама. Дафна привыкнет. У нее есть ты.

Но Беата не чувствовала себя достойной заменой. Амадея была светом и радостью в жизни их обеих, тем более что после смерти мужа Беата была постоянно угнетена и отдалилась от дочерей.

— Тебе это тоже полезно. Ты сможешь побольше заниматься ею, ходить в кино, парки, музеи. Тебе нужно почаще бывать на воздухе.

Амадея все эти годы заменяла сестре мать, Беата же почти все время проводила в своей комнате. Теперь Беата с трудом могла представить себе, что будет дальше. Наверное, ей пора опомниться и начать жить иначе. Антуана больше нет. Моники тоже. А теперь и Амадеи с ними не будет.

У Беаты было ощущение, что Амадея тоже словно умрет для них, раз они не будут видеть ее каждый день, не смогут дотронуться до нее. Как все это печально…

— А писать нам ты сможешь? — внезапно всполошилась Беата.

— Разумеется. Хотя и буду очень занята. Но постараюсь писать так часто, как смогу.

Амадея словно отправлялась в путешествие. Путешествие длиною в жизнь. Уходила на небо. Вернее, спешила на первую станцию по пути в небо. Беата все еще никак не могла смириться с выбором дочери. Сама она хоть и стала благочестивой католичкой, все же представить не могла я монахиней. Такая жизнь казалась ей полной ограничении, но Амадея, похоже, горела нетерпением поскорее ее начать.

Беата и Дафна провожали Амадею в монастырь. На ней были простое синее платье и шляпа, которую она обычно надевала в церковь. Стоял прекрасный солнечный день, но Беата задыхалась от тоски и горя. Дафна проплакала всю дорогу до монастыря, и Амадея не выпускала ее руки. Выйдя из машины, Беата замерла и долго смотрела на дочь, словно пытаясь наглядеться в последний раз и запечатлеть ее образ в своем сердце. Когда они увидятся в следующем году, Амадея будет выглядеть иначе. И станет уже другой.

— Всегда помни, как сильно я тебя люблю, как много ты значишь для меня и как я горжусь тобой. Ты — дар Господа мне и твоему папе. Будь счастлива и здорова. И если поймешь, что это не твоя судьба, не бойся изменить решение. Никто не подумает о тебе плохо, — с трудом выговорила она, втайне надеясь, что так оно и будет.

— Хорошо, мама, — кивнула Амадея, зная, что не передумает. Душой она ощущала собственную правоту и не испытывала и тени сомнения.

Амадея обняла мать и крепко прижала к себе. Сейчас из них двоих она казалась старшей. Женщина, которая знает, что делает, и уверенная, что поступает правильно… Так же как и Беата, когда она покидала мать, чтобы соединиться с Антуаном.

— Идите с Богом, — прошептала Амадея.

Слезы лились по лицу Беаты, но она послушно кивнула. Как ребенок, которым сейчас казалась.

— И ты… ты тоже, — пробормотала Беата. Амадея поцеловала младшую сестру и улыбнулась. Грусть расставания заслонило всепоглощающее чувство радости и покоя.

Амадея не взяла с собой ничего. От своей одежды она скоро избавится. Платье и шляпку отдадут бедным. Со временем Амадея даст обеты бедности, целомудрия и покорности. Даст охотно и с готовностью. Ее не пугало то, что ее ждет: недаром ее глаза сияли. Наверное, точно с таким же выражением Беата встречала Антуана на вокзале в Лозанне, когда их жизнь только начиналась.

С таким же выражением встречала она и рождение Амадеи, когда жизнь Амадеи только начиналась. Начало. Не конец, как опасалась Моника.

Амадея обняла родных в последний раз и позвонила в колокольчик. Ответили ей быстро. Молодая монахиня посмотрела в крохотный глазок и отворила дверь, не показавшись пришедшим. И Амадея тут же исчезла. Переступила порог, больше не оглянувшись. Когда дверь за ней закрылась, Беата и Дафна долго стояли, прижавшись друг к другу. Теперь их только двое. Вдова и ребенок. Амадея выбрала другую жизнь.

А в это время молодая монахиня, которая впустила Амадею, повела вновь прибывшую прямо в гардеробную. При этом она не сказала ни слова, но доброжелательная улыбка и теплый взгляд говорили сами за себя. Амадея все поняла. Было нечто глубоко утешительное в том, что ее встречали молчанием. Она мгновенно почувствовала себя в безопасности и осознала, что здесь ее истинное убежище. Монахиня окинула взглядом ее высокую, тонкую фигуру, кивнула и вынула простое черное платье, доходившее до щиколоток, и короткое белое покрывало. Монахини носили другие одеяния, но Амадея знала, что пройдет шесть месяцев, прежде чем ей позволят носить такое же, и только в том случае, если сочтут ее достойной. Тогда старшие монахини должны будут проголосовать за нее. А сейчас ее одежда указывала на статус новенькой, желающей вступить в орден. Черное покрывало она наденет, когда примет постриг, а до этого еще восемь лет.

Монахиня оставила ее на несколько минут, дав время переодеться. Отныне ее обувью станут грубые сандалии на босу ногу. Кармелиты считались орденом босоногих монахов и не носили туфель, что составляло часть страданий, которые они претерпевали за веру.

Амадея, дрожа от волнения, переодевалась. Наверное, она не чувствовала бы себя счастливее, даже облачаясь в подвенечное платье. Она не знала, что то же самое испытывала ее мать, надевая белое платье, сшитое собственными руками из кружевных скатертей. Сегодня Амадея обручается с Иисусом. Само же венчание состоится через восемь лет. Как долго ждать!