— Чет не страшный.

Я снова гавкнул, на сей раз громче.

— Ничего себе, не страшный.

— Хорошо, Бонни. — Напарник погрозил мне пальцем. Он очень редко так делал, и мне всегда нравилось. Я ответил взмахом хвоста. — Мы не станем входить. Расскажите, о чем вы говорили по телефону с Дарреном?

— Разговор продолжался не более минуты, а потом оборвался.

— Что он сказал?

— Трудно было расслышать, сильно мешал треск. Он был такой милый.

— В каком смысле?

— Ну… извинился за то, что так себя со мной вел. Обещал все исправить, если вернется. Мне показалось, он плакал.

— Откуда вернется? — спросил Берни.

— Из Мексики. Поэтому и был такой сильный треск.

— Откуда из Мексики?

— Не поняла — в этот момент разговор прервался.

— Как прервался?

— Будто прекратилась связь.

— Вы что-нибудь слышали на заднем плане?

— Не припоминаю. — У Бонни был тихий голосок — высокий и нежный. Для меня он звучал как детский.

— Чего вы боитесь, Бонни?

— Кроме собак?

Мой хвост дрогнул.

— Да, кроме собак.

— Сейчас не припомню.

— Вы знаете Джокко?

— Мне он не нравится.

— Почему?

— Как-то странно на меня смотрит.

— Что вы имеете в виду?

— Нагло разглядывает. Прямо в присутствии Даррена.

— Он появлялся здесь в последнее время?

— Ни разу с тех пор, как мы с Дарреном порвали.

— А почему вы с ним порвали?

— Мне обязательно это обсуждать?

— Поэтому-то вы и плакали, когда мы к вам явились?

Бонни снова надолго замолчала.

— Мне здесь разонравилось.

— Откуда вы приехали?

— Из Скенектади.

— Не ближний свет.

Бонни опять заплакала.

— У вас остались там друзья или родственники?

— Только Джейни.

— Кто такая?

— Сводная сестра.

— Вы с ней ладите?

— Не очень. Зато в детстве были по-настоящему близки.

— Вам надо к ней поехать.

— Это стоит денег.

— Сколько у вас есть?

— Одиннадцать долларов.

— А когда следующая зарплата?

— Не знаю.

— Разве вы не работаете в заведении, где что-то производят с ногтями?

— Из Кореи вернулась мать владельца, и меня сегодня вытурили.

Берни полез за бумажником и достал несколько купюр.

— Я подсуну вам бумажки под дверь. Но с одним условием: этими деньгами вы воспользуетесь для того, чтобы вернуться в Скенектади.

— Что вы от меня хотите?

— Чтобы вы возвратились домой, — ответил напарник. — Самое позднее завтра.

— И все? — Я слышал, что Бонни плакала, но все тише и тише.

Вернувшись в кабинет, Берни занялся картами.

— Сан-Ансельмо, — бормотал он. — Или, может быть, Сан-Квентин. Знаешь, старина, этих «сан» на южной границе навалом.

А ведь я знаю Сан-Квентин, это очень-очень далекая тюрьма, куда мы отправили парочку злодеев и вроде бы даже самого Кроука Малликана. Вот был человек так человек — малый по мне, от него исходили волны аромата лосьона после бритья, и мы прекрасно ладили, пока Берни не раскопал историю о пропавшей коллекции марок. Тогда настроение Кроука резко испортилось, и вместо него заговорила винтовка АР-15. Эта винтовка до сих пор хранится в нашем сейфе вместе с другим оружием. А сейф спрятан в кабинете за фотографией Ниагарского водопада, но это наша с Берни тайна. Берни любит картинки с водопадами, в нашем доме их полным-полно.

— Так что мы имеем? Не густо. — Это было совершенно новое для меня слово. — Телефонный звонок Даррена — и все. — Я напряженно ждал. — Может, пойти по следу габонской гадюки? — Идти по следу габонской гадюки? Вот уж чего бы никак не хотелось.

Берни повернулся к компьютеру и стал стучать по клавиатуре. А я собрался улечься на коврик, но, взглянув на изображение слонов, вышел из кабинета в коридор. Я любил лежать на этом коврике, а теперь мне почему-то разонравилось.

— Чет, все в порядке?

Я просто стоял и ничего не делал. Это иногда со мной бывает.

Зазвонил телефон, и я услышал в динамике голос Рика:

— Я насчет бейсбольной биты и крюка. Отпечатки пальцев совпадают.

— И кому же они принадлежат? — спросил мой напарник.

— Я не сказал, что мы их идентифицировали. Этого человека в картотеке нет. Только установили совпадение.

— И то хлеб.

— В каком смысле?

— В таком, что концы с концами не сходятся.

— Например?

— Примеров много, но самое главное — Делит действовал не сам по себе.

— Не вижу связи, — заметил Рик.

Берни стал объяснять, сержант его все время перебивал. Их голоса становились все громче. А я лежал в коридоре, уютно привалившись спиной к стене. Может, в их разговоре возникала и габонская гадюка. Может, Рик предположил, что змею ввез какой-то ненормальный любитель рептилий. А Берни, может, ответил, что все такие любители на учете. А что на это сказал сержант? Я еще немного полежал, поднялся, от души встряхнулся и возвратился в кабинет.

Берни стоял у белой доски, что-то писал, рисовал кубики, стрелы и другие фигуры, названия которых я не знаю. Про стрелы я в курсе, потому что в меня как-то пустил стрелу сурвивалист, чье имя вылетело у меня из головы. Но о сурвивалистах как-нибудь потом. А пока мне нравилось смотреть, как белая доска превращалась в черную.

— Все ходим вокруг да около, а хотелось бы иметь версию расследования. — Берни повернулся ко мне. — Понял, что я сказал?

Конечно. Он говорил о нашем расследовании. И как далеко мы продвинулись? Я считал, что у нас все идет хорошо.

— Если версия не выстраивается, надо копать.

Копать — это одно из моих любимых занятий.

— Сан-Ансельмо ближе — вот оттуда и начнем.

Меня это вполне устраивало. Существует два способа копания: во-первых, передними лапами или, при больших объемах работ, всеми четырьмя. Я был готов применить и тот и другой. Берни снял картину с Ниагарским водопадом, набрал код на циферблате сейфа и достал револьвер тридцать восьмого калибра «специальный». Повеяло ветерком, и я моментально понял: это оттого, что я машу хвостом. Револьвер плюс копание — от такого сочетания у любого хвост заходил бы ходуном.