Жаль Мороза. Мне стало его не хватать.

– Ярик, – сбавила тон Кира, – ты же вооружен. Проводи меня, пожалуйста, в туалет, меня тошнит. – Она театрально поднесла руки ко рту.

– Жаль, он не успел рассказать свой анекдот, – устало сказал Балашов и присел на край дивана, рядом с сопящим Морозом. – Кира, откуда у нас в доме коньяк?

Кира промолчала.

– Кира, откуда? Я его на дух не выношу. Ты тоже.

– Ярик, я собиралась встречать Новый год с Виктором. Не с тобой, а с Вик-то-ром. А Виктор любил коньяк.

Значит, рухнуть под стол без чувств, должен был Виктор.

– Странно, – Балашов плеснул коньяк в рюмку и понюхал.

– Не пей, козленочком станешь, – усмехнулась я. – У тебя, Балашов, позднее зажигание. Колеса бывают не только шипованные.

– Ты о чем? – спросила Кира.

– Ты про что? – спросил Балашов.

И тут раздалась телефонная трель. Я решила, что звонит мобильный у Балашова в кармане, но он кинулся куда-то за кресло, там, на тумбочке, стояла телефонная база, но трубки в ней не было. Телефон звонил, приглушенно переливаясь трелями, Балашов заметался по комнате в поисках аппарата.

Меня как током ударило. Я вспомнила, что когда Кира сама предложила позвонить охране, она про этот телефон не сказала ни слова, сослалась на то, что свой мобильный оставила внизу, в сумке. Не так уж она хотела куда-то звонить.

Телефон все пиликал, Балашов, наконец, догадался, что звуки несутся из-под подушки, на которой лежит Дед Мороз.

– Да! – Крикнул он. – Да, Вадим! Что ты мычишь? Это охранник, – объяснил он мне, – кажется, он пьян в стельку. – Что? Какой мешок? Нет, мне не нужны никакие подарки! Можешь оставить себе. Се-бе! Что? Да, и посох тоже. Слушай, нужна твоя помощь... хотя, какая от такого тебя помощь? Впрочем, слушай, не выпускай никого за территорию дома! Да, всех задерживай и звони мне. Ладно, про Сеню потом... – Видимо, на том конце бросили трубку, Балашов недоуменно посмотрел на свой аппарат и нажал отбой.

– Этот артист, – он кивнул на Мороза, – забыл мешок с подарками и посох в будке у охранников.

В комнате повисла тишина. Стало слышно, как глубоко и ровно дышит юный Дед Мороз. Кира сидела в кресле, опустив глаза. Она затихла и никуда больше не рвалась. Мне не нравилось это затишье. Я присела за стол, взяла рюмку с коньяком, которую налил Балашов, и понюхала. Кира подняла на меня фиолетовые глаза. Коньяк как коньяк. Пахнет клопами. Я сделала вид, что делаю глоток. Мне показалось, что Кира слегка оживилась. Значит, я ей мешаю. Значит, она не против, чтобы и я без сознания рухнула под стол.

– Не дождешься, – тихо сказала я.

– Чего не дождусь? – отбила подачу Кира.

– Балашов, как ты сказал, называется фирма, который состряпали Кира и Виктор?

– Что?

– Как?

– «Вилен». А какая разница?

– Странное какое-то название. Вроде как имя. Помнишь, в глубоко советские времена людей называли, используя революционную тематику? Кажется, Вилен – это сокращенно Владимир Ильич Ленин...

– Бред, – пожал плечами Балашов. – Название фирме придумать очень сложно. Нужно, чтобы оно не повторялось, вот народ и извращается как может. Кира, что означает «Вилен»? Это Виктор придумал?

– Господи, эта чувырла все знает? Вот чокнутая, вспомнила Ленина! «Вилен» – это Виктор придумал, и я не знаю, что это означает. Ярик, ну, пожалуйста, выведи меня в туалет! Ты же вооружен, и нам нечего бояться.

Кире очень нужно выйти из гостиной. Кира согласна сделать это даже в сопровождении Балашова. «Нам нечего бояться». Кажется, это Кире нечего бояться.

– Мы никуда не пойдем.

– Ярик!

– Сиди!

– Ты пожалеешь!

Она угрожает.

– Ты угрожаешь?! Кира, я не пойму какой тебе прок от того, что все стало принадлежать Виктору?

– Вы оба пожалеете.

– Балашов, а ты кухню закрывал на ключ, когда мы первый раз ее обыскали?

– Закрывал.

– Значит, они были там, когда мы потом напоролись на мертвого охранника.

– Почему?

– Потому, Балашов, что раз кухня была закрыта и на твой ключ, и на щеколду изнутри, значит, они были там. Сам подумай.

– Черт, а как же они потом попали в дом и вырубили свет?

– Ты тормоз, Балашов. Мы не посмотрели парадную дверь. Значит, она открыта и они курсируют через черный ход кухни и парадную дверь. А я ноги ломала, в форточку лазила.

– Точно, я видел у парадного сильно утоптанный снег, думал, там Мороз топтался! А это они...

– Они? – напряглась Кира.

– Их двое, – объяснила я, глядя на нее в упор. – Мужчина и женщина.

– Мы нашли за...

– Балашов, передай мне кусок осетрины, я голодная как десять Дедов Морозов!

Балашов положил мне на тарелку огромный кусок осетра.

– У Иван Палыча в...

– Балашов, подай мне грибочков!

– Мы думаем, – не унимался Балашов, передавая мне какие-то невиданные фаршированные грибы, – что Виктора и всех остальных убила Тамара с подельником. Ведь теперь она богачка, – усмехнулся он. – Тебя облапошили, Кира, ты осталась ни с чем, как и я! Зачем ты это сделала? Может, Виктор тебя как-то заставил?

– Как-то заставил, – чересчур старательно кивнула Кира.

– Впрочем, это ничего не меняет, – осадил себя Балашов, подошел к открытому окну и прикрыл его.

С Балашовым кашу не сваришь. С ним не пойдешь в разведку. С ним детей хорошо воспитывать. Легко и спокойно. А у Тамары что-то с ногами, она, кажется на инвалидности, и вообще – приличная женщина...

– Вы пожалеете, – злобно сказала Кира.

– О чем пожалеем, Мырка? – спросила я, глядя в упор ей в глаза.

Кира пошла какими-то пятнами, будто давно и безнадежно была больна псориазом.

– Что ты сказала? – приглушенно спросил Балашов.

И тут дверь гостиной кто-то сильно дернул снаружи. Я поняла, что выражение «сердце ушло в пятки» – не образное сравнение. Я подумала, что каким бы сильным и страшным ни был твой враг – лучше видеть его в лицо. Неизвестность способна довести до истерики, и даже до самоубийства. Наверное, об этом подумал и Балашов. Он быстро повернул ключ, распахнул дверь и пафосно крикнул «Заходи!», как кричат в старых фильмах «За Сталина!»

В коридоре было темно. В гостиную никто не вошел. Мы ничего не увидели и ничего не услышали. Я поняла, что выражение «волосы встали дыбом» – тоже не преувеличение.

Кира вдруг сорвалась с кресла и с такой скоростью бросилась в черный коридор, что идея поставить ей подножку опоздала на множество мгновений.