Страшный взгляд, не предвещающий ничего хорошего.

— Договор будет готов сегодня вечером. До завтрашнего утра ты должна будешь его подписать, — словно зачитал приговор.

Сглотнула вязкую слюну, чувствуя как холодеет от пота спина, как мерзкие мурашки бегут по коже, поднимая волоски на затылке.

Вот и все. Похоже, моя судьба решена и все мои отрицания для него не более чем круги на воде.

— Я не подпишу ничего. Не надейтесь! — выкрикнула ему в лицо, вскакивая с места. — Можете сразу сдавать властям. Убить! Но ломать себе жизнь не позволю!

Во мне вдруг тайфуном взметнулась ненависть к проклятому миаро. Он устраивает себе сладкую жизнь: жена-красавица, светлое будущее, акхе-коврик.

И все должны склонить головы. Почему? Только потому что у него есть деньги и положение в обществе? Именно поэтому ему позволено губить чужие судьбы? В угоду своим хотелкам?

Отскочила к окну, зашипев как кошка.

Ненавижууу!

— Ты не пойдешь под суд. Завтра я обязан передать тебя тому, кто послал своих людей, чтобы забрать тебя из твоего города. Он вышел на нас. Ты знакома с ним? Знаешь для чего нужна ему?

Я мотнула головой. Мне было плевать.

— А вот я его знаю. Он старше тебя в три раза. Холостяк. Военный. Как думаешь, для чего ему могла понадобиться простая человеческая девчонка?

Его слова с трудом доходили до разума, однако где-то на периферии сознания прозвучал тревожный звоночек. И предчувствие маякнуло сбавить обороты. Я уставилась на Тамина, что так же не сводил с меня тяжелого взгляда, буравя своими серыми, как ртуть, зрачками.

Медленно, шаг за шагом, он приближался, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки.

Я кожей ощущала давление, исходящее от него.

— Я очень хорошо знаком и с ним, и с его образом жизни, привычками и понятиями. Поверь мне на слово, ты не захочешь той судьбы, что он, наверняка, уготовил тебе! Просто поверь. Потом будет поздно. И этот договор… Я знаю, чего ты боишься и готов пойти навстречу, готов нарушить закон. Ради тебя, Милааа!

Он уперся рукой о стену рядом с моей головой. Наклонился, беря в плен, гипнотизируя, обжигая дыханием.

— Я не лишу тебя возможности в будущем стать матерью. Обещаю! Об этом никто не узнает. Ты просто подпишешь эти проклятые бумажки. И тогда я официально смогу защитить тебя от него, тогда никто даже близко не сможет подойти к тебе!

— Как это? Разве такое возможно? — прошептала я с трудом.

— Это безумие, — выдохнул рядом с моими губами, — по-другому я это назвать не могу… Видишь Что ты творишь со мной, моя маленькая преступница? Так нельзя, ты права. Миаро не имеет права быть в отношениях с женщиной человеческого рода с риском зачатия общих детей. Ведь именно это тебя смущает в роли акхе? Стерилизация? Я обещаю тебе, что скрою факт ее отсутствия. Даже более того, когда наши чувства сойдут на нет, я отпущу тебя, чтобы ты смогла осуществить свою мечту. Кн и го ед . нет

Он смотрел на меня своими нереальными платиновыми глазами, пожирал голодным взглядом, и, казалось, у меня не было ни единого шанса устоять, пока вдруг обоняние не уловило слабый запах женских духов.

Он проник ароматом едкой кислоты, мгновенно спустив на землю и ударив по нервам осознанием Кому я чуть было только что не поверила!

Он ведь еще несколько минут назад обнимал свою невесту, улыбался, наверняка одаривая такими же сладкими признаниями, от которых кружится голова. На его рубашке отпечаток губной помады, кожа еще хранит ощущения прикосновений другой женщины, а он трелью соловья разливается как сходит с ума по мне?

Если бы меня окунули в ведро с помоями, я бы чувствовала себя не настолько мерзко как сейчас, выслушивая наглую ложь миаро о том, что ради меня он пойдет против закона!

Только глупое сердце не хотело верить фактам. Оно билось птицей, пойманной в сети, трепыхалось и заставляло меня колебаться, тянуть с ответом.

И этой заминки Тамину хватило, чтобы сделать свои выводы. Растоптать сопротивление напором и, схватив мое лицо ладонями, впиться жестким, собственническим поцелуем так, что у меня перехватило дух.

Я, как бабочка, распятая иголками за крылышки, могла сколько угодно дергаться. Игра заранее была проиграна, учитывая, что изначально силы были не равны.

Только в этот раз в его голоде я отчетливо чувствовала отчаяние, словно действительно боялся потерять и брал как в последний раз, припадая большими глотками, цепляясь, как утопающий и опрокидывая навзничь весь мой боевой пыл.

Его губы сметали любое сомнение, затягивая в водоворот страсти. Языки сплетались, толкая друг друга, а руки уже сами взметнулись ему на шею, зарываясь в густых черных волосах.

— Милааа, — простонал, обжигая жалящими поцелуями, от которых завтра останутся следы, шею и спускаясь к ключице.

В голове что-то на короткий миг взбунтовалось, но тут же потонуло под лавиной нахлынувших чувств.

Я сбегу, обязательно.

Уже вечером.

Но это будет потом, а сейчас я в последний раз хочу насладиться его близостью, его лаской, его проникновением в меня! Как прощальный подарок…

Я чувствовал, ощущал каждой клеточкой кожи, каждой порой, что Мила сдалась, пошла навстречу и ответила мне взаимностью.

Еще никогда я не терял голову настолько, чтобы растворяться в своей страсти, пожирать каждый стон своей женщины и требовать как ненормальный еще!

И понимать, что мало, мне катастрофически мало всего того, что дает мне Мила, что хочется влезть ей не просто под юбку, а под кожу, распространиться по венам, забраться в голову и оттуда пустить щупальца, оплести ее всю собой. Чтобы везде: в мыслях, в сердце, в мечтах был только Я!

Это одновременно и пугало, и опьяняло. Чистейшее безумие, способное лишить разума, но при этом дать такой мощный по силе выброса экстаз, такой кайф, о каком не мечтало ни одно подсевшее на дурманящие вещества зависимое существо.

Ее губы, ее стоны, ее тело под моими руками, такое желанное и податливое, так откровенно дышащее тем же безумием, что и я.

Только в этот раз я не хотел спешить. Хотел насладиться нашей общей агонией предвкушения, потому как знал, что в этот раз моя девочка будет испытывать только наслаждение.

Никакой боли. Никакого страха. Только кайф.

И я хотел сполна напоить ее этим чувственным коктейлем. Завести. Поднять на вершину блаженства и только тогда взять по полной, потому как боялся, что снова сорвусь на бешеный темп.

Но это после. А до этого я покажу ей все грани удовольствия. Насколько они могут быть сладкими и острыми одновременно, как можно умирать от переполняющего тебя желания и в то же время умолять не прекращать эту пытку.