– Ну, вот и всё. – обернулся к офицерам. – Мы своё дело сделали, пора и честь знать. Карл Густавыч, вы там ещё не заскучали на «Луизе-Марии»?

– Что вы, господин капитан второго ранга! Прекрасное судно, отлично обученный экипаж…

После захвата бельгийского парохода, Греве, взяв в собой полдюжины «крейсерских» матросов и боцмана Воскобойникова, принял командование "призом", и с ьех пор ни разу об этом не пожалел. Сейчас он находился на клипере – прибыл по вызову Михайлова, принять участие в обсуждении дальнейших действий.

– Прекрасное судно, значит? – тонко усмехнулся капитан-лейтенант. – А вдобавок к нему – миловидная судовладелица, к тому же, вдова… Смотрите, мичман, сейчас не время для амуров!

– Дым на зюйд-ост-тень-ост! – выкрикнул сигнальщик.

Окуляры биноклей и подзорных труб, сколько их было на мостике «Крейсера», уставились в указанном направлении.

– Одна труба, две мачты, слегка завалены… – прокомментировал открывшееся зрелище Михайлов. – Что скажете, Карл Густавыч?

– Британский винтовой шлюп, деревянный, из числа тех, что они строят для службы в колониях. – немедленно среагировал барон. – В бою нашему «Крейсеру» не соперник, да и ходок так себе, что под машиной, что под парусами.

– А ему и не надо за нами гоняться. До Мадраса ходу меньше половины суток, а уж там отыщется посудина Её Величества королевы Виктории, способная намылить нам холку!

Греве в ответ пожал плечами. К чему спорить с очевидным?

– Так что, голубчик… – продолжил капитан-лейтенант, – возвращайтесь-ка вы на «Луизу-Марию». С третьей склянкой снимаемся с якорей. Здесь нам больше делать нечего. Кстати, припоминаете нашу беседу о том, что наш «приз» можно отпустить?

Барон постарался скрыть удивление.

– Разумеется, Леонид Васильевич. Вы ещё собирались…

Я помню, что собирался. – нетерпеливо перебил мичмана Михайлов. – Но сейчас ситуация несколько изменилась. Давайте-ка мы с вами сделаем так…

Индийский океан Где-то в Бенгальском заливе.

…сентября 1878 г.

Муссон, третью неделю выматывавший душу ливневыми шквалами и штормовыми ветрами, взял наконец передышку. Легчайший бриз сменялся штилем. Сентябрьское солнце жарило вовсю, и только полотняный, выгоревший добела и добела же просоленный тент укрывал палубу от его безжалостных лучей. Форштевень «Луизы-Марии» с шипением рассекал прозрачно-голубую воду, стайки летучих рыб серебряными взблёстками расчерчивали эту голубизну, уворачиваясь от иссиня-чёрных дельфинов – те уже сутки сопровождали пароход дружной, стремительной стайкой. Время от времени то одна, то другая летучая рыба ударялись в стенку надстройки и прыгала на тиковых досках, в швах которых пузырилась тягучая смола.

Самое время для неспешных променадов – от мостика до полубака, мимо негромко гудящих раструбов вентиляторов, мимо белого, как снег, вельбота, устроившегося на кильблоках, мимо лесенок вант и паутины снастей из нарядного ярко-жёлтого сизалевого волокна. Узкая кисть в кружевной перчатке продета под локоть в тёмно-синем рукаве, а краешек кружевной бессмысленно-изысканной шляпки нет-нет, да и соприкоснётся с лаковым козырьком офицерской «фураньки».

Но нет.

Тропический, пахнущий морем (именно морем, солью, ветром, простором, а не гнилостной литоральной вонью, которую выдают за запах моря прибрежные жители) воздух вливается в полуоткрытый иллюминатор. Тропическое солнце сияет на его ободках, начищенных до немыслимого блеска. Оно играет на штилевой зыби, отскакивает от поверхности воды и отражается колышущимися узорами на подволоке каюты. Впрочем, какая каюта? Спальня, салон, будуар – изысканно-томный интерьер без малейшего намёка на строгую целесообразность лейтенантской каюты на военном клипере.

Женщина томно потянулась – при этом тончайшая, почти прозрачная ткань сползла с плеча, открывая взору куда больше, чем позволяет скромность – и дёрнула за витой шнурок в изголовье роскошной постели, уместной разве что, в первом классе «Грейт Истерна». При этом движении её партнёр испуганно дёрнулся, натягивая до подбородка тонкое шёлковое одеяло.

– Камилла, зачем? Я же не одет…

– Можно подумать, я одета! – фыркнула женщина. – Лиззи безукоризненно знает свои обязанности, а я хочу пить.

Тон её был высокомерно-капризным – несомненно, он должен был дать понять любовнику, какой чести он удостоен, будучи допущен на это великолепное ложе. А заодно – чтобы не зазнавался! – заставить его подумать: что это за обязанности «безукоризненно знает» горничная? Может, необходимость помалкивать о любовниках госпожи, уже побывавших в этой каюте-будуаре?

Барон помотал головой – что за вздор лезет порой в голову! Камилла овдовела совсем недавно, и предприняла это путешествие сразу после истечения приличествующего срока траура.

«…да ну? А кто поручится, что всё это время она скучала в одиночестве?..»

Мулатка впорхнула в каюту, поставила на столик возле постели кувшин с ледяным щербетом и исчезла, не бросив в сторону мужчины даже мимолётного взгляда. Камилла села на подушках и потянулась за бокалом. При этом взору партнёра предстала её спина – открытая намного ниже лопаток, немыслимо, невероятно соблазнительная. Вспомнился рассказ штурманского лейтенанта, побывавшего в Японии: «тамошние куртизанки, именуемые гейшами, носят заниженный воротник – чтобы видно место, почитаемое японцами за самое вожделенное, там, где шея соединяется…

Барон помотал головой, гоня прочь неуместные мысли. В самом деле, при чём тут куртизанки?

…но до чего хороша…»

Женщина, видимо почувствовав взгляд – или игривые мысли? – повернулась. При этом несколько капель из бокала упали в ложбинку между грудей. Барону остро захотелось слизнуть их, ощутив аромат её кожи.

– Прекратите немедленно, Шарль! – она игриво оттолкнула потянувшегося к ней мужчину. – Не пытайтесь отвлечь меня от темы Вы, при всей вашей легкомысленности, блестящий морской офицер, из вас получится отличный владелец пароходной компании. Как барон, вы будете приняты в любом, самом аристократическом обществе, даже при дворе нашего бедного короля Леопольда!

При этих словах мичман невольно усмехнулся. «Бедность» Леопольда Второго, прозванного при всех королевских и императорских дворах Европы «королём-торговцем» давно стала притчей во языцех.

– И оставьте ваши ужасные мысли! – женщина нахмурилась и шутя шлёпнула любовника по плечу. – Прежде чем мы расстанемся, и вы отправитесь в этот ваш… как его?…

– Владивосток. – машинально ответил Греве. Капельки на бархатной коже неодолимо притягивали его взгляд. – Только сначала придётся пройти Малаккским проливом…

Женщина нетерпеливо дёрнула плечом – безупречно круглым, золотисто-матовым, словно неведомый, но завораживающе сладостный плод. Похоже, навигационные подробности её мало интересовали.