Художник крикнул Марии, чтобы она принесла и раздала детям печенье. Он быстро закончил осмотр со взрослыми гостями, понимая, что никого, кроме Сусанны, по-настоящему картины не интересуют. Сусанна застыла перед Андромедой и простояла так, пока Рубенс водил других гостей по дому. А когда он вернулся – испугался, увидев, что она близка к обмороку. Рубенс сразу вспомнил, как пришлось на руках нести ее в кухню; он подскочил к Сусанне, приобнял и вывел в сад, усадил на скамейку и стал обмахивать своей шляпой. Принесли воды. Вскоре Сусанна начала слабо улыбаться, но смотрела в сторону.

«Конечно, она смутилась, узнав себя в роскошной Андромеде! Но это ничего, когда мы станем супругами, она привыкнет и будет счастлива, что муж увековечил ее молодость».

Рубенс предложил ей руку, Сусанна встала, и они отправились к маленькому прудику, в дальнюю аллею. Она молчала.

– Я давно чувствовал, что мы будем вместе. Только не понимал, как это произойдет. Ты – моя женщина, таких больше нет в мире, уж поверь мне! – ликовал Рубенс.

Сусанна продолжала молчать.

Рубенс понял, что она слишком утомлена многообразием впечатлений и мыслями о том счастье, что ожидает ее в скором времени.

Герцог Бэкингем, как и обещал, заехал в Антверпен по пути из Гааги. Его появление поразило горожан: англичанин выглядел роскошно, щедро бросал в толпу деньги и лучезарно улыбался.

Почти не задержавшись во дворце, где герцог расположился на время визита в город, он вместе с кортежем направился к дому Рубенса. Художнику было объявлено, что у него есть три дня, чтобы закончить портреты герцога, начатые в Париже, при этом в особняке Рубенса никого не должно быть, кроме кухарки. Слуги самого герцога дежурили снаружи.

«Герцог каждый раз разный – вот в чем трудность, мне придется повозиться с его портретом…»

Рубенсу было жаль, что из-за неожиданного визита ему пришлось отменить встречи с Сусанной; они несколько раз выезжали вместе, катались в роще вблизи Лунных холмов: там можно было спешиться и взяться за руки. Она не разрешала пока обнимать себя, но ничего, скоро обручение, и тогда…

– Вы слышали про Эрпениуса? – вдруг спросил герцог.

– Да, милорд. Фома Эрпениус изучил восточную мудрость, как никто до него, и собрал тайные книги египетских мавров. Не так давно он отошел в мир иной, но я не был с ним знаком.

– Знаете, что я купил его библиотеку? У вдовы?

– О да! Только ваша… необычайная дальновидность, мудрость и непревзойденная ученость вашей светлости позволили поступить столь прозорливо!

Рубенс, разумеется, знал об этой сделке. В Брюсселе и Антверпене обсуждали приезд Бэкингема в Гаагу и покупку древних манускриптов, а также более чем странный результат этого визита. Если не считать договора между Англией и Нидерландами, копия которого сейчас лежала у Рубенса в кабинете, в тайном ящике. Впрочем, в конце концов, этот результат сочли закономерным, в духе англичан вообще и герцога Бэкингема в частности.

«Но где Жербье? Как трудно разговаривать с герцогом и при этом рисовать моделло, приходится обдумывать каждое слово».

Когда герцог за две недели перед этим приехал в Гаагу в надежде занять денег у голландских банкиров, его встретили холодно. Рубенс представил банкиров в одинаковых черных куртках с простыми воротниками. Наверное, при виде сверкающего камзола Бэкингема их лица сделались похожими на замкнутые наглухо городские ворота. Герцог денег от банкиров не получил, хоть и завел речь о том, что готов заложить драгоценные камни английской короны. По закону даже король Англии не может распоряжаться короной без разрешения парламента – а парламент ни за что не согласится. («С какой стати, лорды, король-шотландец будет уродовать нашу государственную реликвию?!») Голландские заимодавцы твердо отказались участвовать в авантюре герцога.

«Вы отказываете мне в займах, серые люди? – осерчал герцог. – А я покупаю… что тут самое ценное? Покупаю библиотеку вашего Эрпениуса и забираю ее в Лондон!» Затем последовал поворот головы к свите: «Не торгуйтесь со вдовой, сэр Дэдли, сделайте все как надо, и побыстрее».

Одним ударом герцог сокрушил банкиров и заодно – антверпенских иезуитов, которые до этого два месяца вели переговоры со вдовой Эрпениуса: иезуитам очень хотелось заполучить уникальную коллекцию восточных манускриптов. Герцог переиграл их в два счета; заплатил «сумму, превышавшую стоимость веса библиотеки в серебре». Нынче библиотека уже на пути в Лондон.

– Знаете, мэтр, почему я купил библиотеку? Увидев эти книги, я почувствовал, что они обращаются ко мне, разговаривают! Так манит спокойная истина, мэтр. Мы жаждем тайного знания, как пчелы жаждут нектара и ищут его повсюду, при этом пчелы находят его безошибочно – что есть чудо, безусловно! Нектар принадлежит им, они заранее знают, где взять его. Так и с книгами: мы находим их… Или они нас. Можете представить себе, как пахнет неизведанное? Сие тайна есть! Что-то неуловимое, что не открывается людям раньше срока, а только когда назначено. – Герцог вспомнил своего учителя лорда Бэкона и умолк.

– Конечно, милорд, я понимаю вас… а теперь, простите, вы не могли бы посидеть вот так, очень ракурс хороший. Я зарисую быстро!

Но Бэкингем вдруг сорвался с места.

«Что делать, если он носится из комнаты в комнату? Как и его собаки… Нет, Жербье не получит десять процентов, хватит с него пяти, а если собаки герцога нагадят в доме или будут рыть землю в саду, то еще и вычту», – все больше раздражался Рубенс.

– М-м-м… это невероятно, мэтр!

«Господи, он так и будет принюхиваться, мечась из угла в угол?! Действительно, словно дикий зверь. Ну что за люди эти англичане! Однако сколько жизни в герцоге! В каком-то трактате у древних я читал, что незадолго перед смертью человек теряет обоняние, а у Бэкингема явно обоняние, как у кошки, значит, долго проживет герцог…»

– О-о-о, ваши антики, мэтр! Карлтон говорил мне о них. Я специально приехал, чтобы взглянуть собственными глазами. Но не думал, что их так много! Зачем они вам?! Вы же и сами пишете шедевры, – добавил Бэкингем почему-то насмешливо.

Рубенс сделал вид, что не расслышал, и не стал отвечать, тем более что Бэкингем уже унесся в другой зал и там что-то выкрикивал по-английски. С кистью в руке Рубенсу пришлось пойти за герцогом.

– Да, милорд, антики – это мое вдохновение. Сила и слабость, если угодно. Нектар жизни, о котором вы говорили. Мне лестно, что вы обратили внимание на мои любимые вещи. Простите, не возражаете, если мы вернемся в студию? – воззвал Рубенс почти в отчаянии.

– Знаете, что мне пришло в голову: а если попробовать осыпать лепестками свежих роз и жасмина во-он ту статую?! Она может ожить, поведать нам что-то! Одарить неземной любовью!

«Мои картины, похоже, его не интересуют. Кружит вокруг антиков все утро. Со странностями человек, терпения никакого, как у ребенка».